Няньки не были против ее присутствия, ведь девушка читала малышам, разговаривала с ними, выводила на прогулки.
Детей было человек двенадцать, иногда меньше, иногда больше. Только пятеро числились сиротами, у остальных имелись матери, но пьющие. Иногда они забирали своих детей домой, но вскоре возвращали сами или их приводили соседи, ― как только начинался очередной запой.
Зимой здесь почти всегда бывало холодно, обогревались, как могли. Однажды зашла с проверкой какая-то чиновница и ужаснулась, увидев голые провода, подведенные к самодельным батареям в спальне мальчиков, рядом с их головами. Наслала пожарных, проверяющих, те стращали, но больше для порядка: всем было понятно, что детей девать в их городишке некуда и что уголь для отопления тоже никто не купит. Отстали.
Прошло несколько лет. В столице, если верить старенькому библиотечному телевизору, происходили события, менялись главные лица, а здесь, в родной глуши, изменений было мало, вот разве что на соседней улице починили и открыли маленькую церковь, а в библиотеке появился выделенный по какой-то программе компьютер. Ему не были рады: пользоваться никто не умел, а только боялись теперь очень, как бы не забрались воры, не украли дорогую вещь. Все свободное время Таня по-прежнему проводила в приюте. Там она и нашла своего ребенка.
Наверное, она взяла его из жалости, поскольку очень уж он был плох даже на фоне общего неблагополучия. Мальчик был из потомственных приютских: здесь выросли и его мать, и его бабушка. Не то чтобы приют существовал очень давно, просто бабушка своего первенца родила в шестнадцать, и мама и вовсе малолеткой начала «взрослую» жизнь: и пятнадцати не было, когда приютские няньки заметили ее беременность…
Появившегося младенца юная мамаша практически сразу тоже оставила в приюте, а сама ушла восвояси, имя, правда, ребенку успела дать ― Артур, наверное, это имя запало в голову в те времена, когда Таня читала и ей тоже разные исторические книжки. Это ненашенское, жесткое имя совсем не шло слабому белобрысому мальчику. К двум годам он еще совсем не говорил и неуверенно стоял на ногах, все больше ползал по истертому до нитяной основы приютскому паласу. Таня, а за ней и все другие обитатели дома стали звать его Алешей.
Практически он вырос у нее на руках. Таня меняла ему подгузники, вытирала вечные сопли, гладила по белобрысой голове. Он хватал ее пальцы своими маленькими влажными ручками и пытался вставать на ненадежные ноги. Он один сумел вызывать у Тани ту жалость, которая заставляет действовать.