Когда интернированные узнали, что Швейцер — врач, его сразу же стали осаждать больные, нуждавшиеся в помощи. Комендант лагеря строго-настрого запретил Швейцеру принимать пациентов: для этого-де есть официальный лагерный врач. Большинство интернированных находились в разного рода лагерях уже с самого начала войны. Многие из них серьезно страдали от истощения. Иные впадали в депрессию. Число психически больных непрерывно росло. Душевная и физическая слабость при малейшем недомогании приводила к тяжелому заболеванию. Все это усугублялось холодом, который принесла с собой начавшаяся зима. Больше всех страдали дети. Они вообще никак не могли понять, почему их держат взаперти. Многие из них говорили только по-французски, потому что матери их были француженки, однако отцы их, уехавшие на заработки в другие страны, имели немецкие паспорта, и, таким образом, все члены их семьи считались немецкими подданными.
Здоровье многих пленников с каждым днем становилось все хуже, и комендант лагеря был вынужден разрешить Швейцеру лечить их. В конце концов он даже предоставил в его распоряжение комнату, где Швейцер вел прием больных. Скоро Швейцер стал исполнять все функции лагерного врача, а его коллега, официально числящийся на этой должности, лишь изредка наведывался в лагерь. Товарищи по заключению питали к Швейцеру поистине величайшее доверие. Правда, он мог исцелить лишь самые легкие из их страданий, но порой ему удавалось несколько облегчить и тяжкие недуги.
Врачебная практика помогла Швейцеру одолеть чувство горечи и уже подкрадывающееся отчаяние. Он спасался от него самодисциплиной, которую сам в себе воспитал; она заставляла его садиться за грубо сколоченный деревянный стол и писать свою книгу или же — месяц за месяцем — упражняться в воображаемой игре на органе. По мере того как работа врача становилась все напряженнее и отнимала у него все больше времени, «игра на органе» делалась ему все более необходимой и дарила минуты отдохновения.
Швейцер все чаще ощущал настоятельную потребность продолжать работу над своей «Культурой и этикой». Наброски к главе о культурном государстве постепенно приобретали отчетливые очертания. Он боялся, однако, что в условиях лагерной жизни не найдет в себе должных сил для завершения этой работы. Но Елена Швейцер, которая и сама немало страдала от здешних тягот, и здесь была его помощницей.
Выдалась долгая, суровая зима, и узники лагеря в Гарезоне мерзли. К старым недугам прибавились новые. У Швейцера стало работы невпроворот, главное — надо было бороться с тоской, которая засасывала его пациентов, да и не только их...