Но силы оказались равны, и соперники разошлись.
Мурза вновь начал атаку, полосуя воздух диагональными ударами, так что только ветер свистел. Арслан горячился, к тому же он не привык драться на саблях долго, и вот уже начал уставать от широких и тяжелых махов. Ему нужен был ещё один сильный удар сверху! Капитан, кажется, осторожничает, это путь слабаков, которые боятся вида крови, пускай же он пройдёт по нему до конца! Подойти чуть ближе, выбить или сломать рапиру, а потом отсечь ему кисть или глубоко порезать ногу...
Воронцов отступал, раз за разом отводя клинок противника горизонтальными «le battement». Он не хотел убивать Корчысова, хотя мог уже несколько раз заколоть его, а вот безопасно для себя ранить не мог — больная нога не позволяла менять стойку достаточно быстро. Хорошо бы выполнить «le toucher» в руку...
А сёстры звенели, повинуясь мыслям хозяев, пели в унисон острую опасную песню боя, и каждый куплет мог закончиться криком боли или хрипом смерти.
Сабля взвизгнула, встретив соперницу и вновь отклонившись от цели, и сразу пошла вверх, туда, к наивысшей точке, к пику, откуда, неудержима, она рванёт тяжким обвалом, горной лавиной, сме...
Рапира резко вытянулась в длинным открытом уколе и пронзила предплечье мурзы, на добрый дюйм показавшись из плоти и мгновенно окрасившись багряным.
Турчанка, глупо кувыркнувшись, упала наземь вместе с первыми каплями крови.
Воронцов отступил, а мурза зашипел и схватился за руку.
— Полагаю, сей «farce» исчерпан?
Корчысов молчал, лишь бессильно глядел исподлобья.
— Ты, отпусти барышню, мерзавец! — крикнул Георгий слуге, направив в его сторону кровавый клинок, и тот раскрыл руки.
Найдёнова в слезах бросилась на грудь капитану. Она рыдала, но украдкой метнула гневный взгляд на своего обидчика, такой, каким смотрят друг на друга близко знакомые люди. Арслан пробормотал что-то и удалился в сопровождении слуг.
— Он влюблен в меня и всякий раз теряет голову, когда заподозрит во мне чувство к другому, — горячо сказала Катерина, склонившись к жёсткому вороту мундира и не спеша отстраниться от своего спасителя. — Он звал меня замуж, звал перейти в свою веру, но князь запретил, да и я... не хочу в гарем.
Воронцов стоял, приобняв барышню, и чувствовал себя обязанным сделать хоть что-то практическое к её спасению.
— Катерина Сергеевна, доверьтесь мне. Я не могу отвезти вас в Воронеж сам, но могу составить послание к губернатору.
— Нет-нет! — заполошно перебила она. — Князь не отпустит меня, он знаком с его превосходительством, да и закон на его стороне.