На табличке написано Rossi. И хотя это одна из самых распространенных в Италии фамилий, если верить статистике, я не верю, что это совпадение.
Я ничего не спрашиваю ни в тот день, ни за семейным ужином. А утром двадцать пятого декабря просыпаюсь раньше всех, натягиваю кенгурушку (в этот раз не свою, а Ливня), джинсы и подаренные мне вчера вязаные носки-тапки с елочками и спускаюсь по лестнице с чердачного этажа, на котором хозяева устроили очень уютную спальню для гостей. В доме тишина, та самая тишина, какая наступает только после праздника, на котором все много говорили, ели, смеялись, поднимали тосты и рассказывали истории. И в этой тишине слышно, как заканчивается этот сложный, страшный, сумасшедший и такой важный год, от которого остается всего ничего. Еще немного, и время вновь понесется с бешеной скоростью, а пока впереди очень медленный, ленивый день с долгим поздним завтраком и неспешными прогулками. Отличный день для того, чтобы наконец выяснить все, что не дает покоя.
Асиано я нахожу на террасе, примыкающей одной стеклянной стеной к зимней оранжерее. Он курит у открытого окна, в руке дымится чашка кофе – совсем как в то утро в Риме, когда он пугал соседей призраком покойного деда, если те не оставят в покое его машину. Холодное зимнее солнце горит в волосах, в которых, кажется, прибавилось седины, в густых ресницах, на перламутровых пуговицах рубашки. Дым обволакивает его, поднимаясь к потолку и растворяясь в солнечных лучах, – в нем доктор похож на сотканного из света полубога. Я замираю на пороге, переминаюсь с ноги на ногу на холодном полу и жду, пока Асиано меня заметит. Он, конечно, замечает, улыбается, медленно выдыхая дым.
– Чего тебе не спится в такую рань? После праздников положено отсыпаться, это делает их еще более приятными.
Я подхожу ближе, становлюсь прямо перед ним, и, кажется, он угадывает вопрос еще до того, как я спрашиваю:
– Кто такая Мария Росси? Она из вашей семьи? Это кто-то из ваших сестер? Я не верю, что вы ее не знаете, иначе вы бы не уходили от ответа каждый раз. Что, и теперь не скажете?
Он отпивает кофе, смотрит на меня сквозь дым, зимнее солнце плавится золотом в темных глазах.
– Нет, Сэйнн, – отвечает он. – Мария Росси не моя сестра. Это я сам.
На секунду я сомневаюсь в своем знании итальянского – он несет полную чушь, такого просто не может быть.
– В смысле? Вы что…
– О нет, я не сменил пол. Но я действительно единственный, кто выжил после встречи членов организации «Рассвет» четвертого августа тысяча девятьсот девяносто восьмого года. Я тогда проходил последний год интернатуры, а эту работу – по сопровождению встречи – у нас в группе никто не хотел брать, потому что она считалась дьявольски скучной. Ну правда, что особенного может случиться на слете благотворительной организации? Ни побоищ, как на городских праздниках, ни больших попоек, ни экстремальных развлечений – ничего, на чем можно как следует попрактиковаться и заработать опыт, о котором стоит написать в отчете. Разве что кто-нибудь порежет палец бумагой или попросит таблеток от желудка, а так просто сиди все дежурство и ничего не делай. Так что туда собирались изначально только два моих одногруппника – парень и девушка, которым надо было просто добрать часы для отчета, чтобы им засчитали курс, но в итоге я в последний момент заменил девушку, потому что ей срочно пришлось уехать к семье. На нас уже рассчитывали, кто-то должен поехать, так как вилла была в удаленном от города месте, туда быстро не доберешься, если что. В общем, мы думали просто отдохнуть перед экзаменами, погулять по побережью. А получилось…