Я хочу, чтобы смерти прекратились. Но они продолжаются. Деметриус и Леандр погибают от моей руки. Мы с Лайей бежим из Серры, и я убиваю солдат, одного за другим. Кауф пылает, заключенные сгорают заживо в этом хаосе. Призраки пересекают границу Земель Ожидания, гибнут тысячи людей.
«Убийца! – визжит пещерный ифрит из катакомб Серры, указывая на меня. – Душегуб! Ты сама смерть! Жнец человеческих душ!»
К горлу подступает желчь. Да, я знаю свои грехи, но я никогда не сталкивался с ними вот так, лицом к лицу. Всякий раз, когда они всплывали из глубин памяти, Маут приходил мне на помощь.
– Как мне жить дальше? Я сделал столько зла… – обращаюсь я к отцу. – Все, на что я способен – это убивать!
Я хотел бы снова ощутить присутствие Маута, дарующее умиротворение и отстраненность. Но его здесь нет. Ничто не избавит меня от этих воспоминаний. Моя душа охвачена ужасом.
– Успокойся, сын мой, – утешает меня отец. – Что после Второго Испытания сказал тебе дед?
– Он… он сказал, что меня будут преследовать призраки.
– Теперь тебя преследует страдание, – говорит отец. – Как и Князя Тьмы. Как и твою мать.
– «Страдание – это чаша, из которой пьют они оба, – встретившись взглядом с отцом, я повторяю слова Талиса. – Это язык, на котором они говорят. Это оружие, которым они оба сокрушают врагов».
– Да, – подтверждает он. – Но тебе не обязательно становиться похожим на них. Ты страдал сам. Ты причинял страдания другим. Ты убивал. Но ты заплатил за это. Уже дважды собственной жизнью, а еще ты отдал свое сердце и разум. Ты помог тысячам потерянных душ найти покой. Ты спас тысячи жизней. Ты творил добро. Так что́ же ты? Чего в твоей жизни больше: добра или страдания?
Он кладет ладонь мне на грудь, и я вижу, как могла бы сложиться моя жизнь, если бы в ней был он, мой отец. И она столь разительно отличается от того, что я знаю, что может существовать в каком-то другом мире. Керис – моя мать – ласково улыбаясь, держит меня на руках. Отец забирает меня у нее и сажает к себе на плечи. Мимо пробегает Авитас, сверкнув зелеными глазами, он стаскивает меня с шеи отца, и я припускаю вслед за ним. Родители о чем-то разговаривают, и, хотя я не слышу слов, я знаю, что они говорят на языке любви.
Эта сцена подобна кинжалу, который медленно проворачивают у меня в сердце – мне так хочется, чтобы все это оказалось правдой – воспоминанием, а не мечтой. И никому из нас не пришлось бы столько выстрадать!
– Ах, мой мальчик. – Отец обнимает меня. – Не судьба.
Он несколько долгих минут держит меня в объятиях. Я закрываю глаза и отдаюсь своему горю.