Центральное значение Блока как исторической фигуры дополнительно подчеркивается тем, какое место занимает «Барсучья нора» в композиционной структуре мандельштамовской книги «О поэзии»[600]. Статья о Блоке открывает собой исторически упорядоченную вторую часть книги. За ней, после статьи о XIX в., следуют статьи о Петре Чаадаеве, Андре Шенье и Франсуа Вийоне — ключевых предтечах, относящихся к началу XIX, XVIII и XVI вв. соответственно. Блок, таким образом, имплицитно признается самой важной фигурой в поэзии начала XX в. К тому же он единственный русский поэт, которому Мандельштам посвящает отдельную статью.
Мандельштам ловко примиряет революционный zeitgeist Блока 1918 г. с позицией защитника культуры и культурной автономии, которая появляется в последних статьях поэта:
Душевный строй поэта располагает к катастрофе. <…> Поэтическая культура возникает из стремления предотвратить катастрофу, поставить ее в зависимость от центрального солнца всей системы, будь то любовь, о которой сказал Дант, или музыка, к которой в конце концов пришел Блок. <…> одна и та же потребность культа, то есть целесообразного разряда поэтической энергии, руководила его тематическим творчеством и нашла свое высшее удовлетворение в служении русской культуре и революции (II, 275).
Между тем ощущается постоянное подспудное сомнение в ссылках Мандельштама на блоковский консерватизм[601]. Это выходит далеко за рамки игривых выпадов — в режиме «литературной злости» — против заявлений, будто Блок — поэт революции или революционный поэт, хотя Мандельштам и высказывается прямо об этих заявлениях[602]. Постепенно мандельштамовские обвинения в поэтическом консерватизме переходят в плохо замаскированные нападки личного характера.
Формалистический подход к поэтической генеалогии Блока, применяемый Мандельштамом в «Барсучьей норе», — это тонкий тактический маневр, поскольку он вынимает из целой картины тот единственный элемент, который сильнее всего определяет блоковскую поэзию и который не подлежит аргументированному опровержению, — поэтическую харизму. Мандельштам прямо заявляет: «…мы должны научиться познавать Блока, бороться с оптическим обманом восприятия, с неизбежным коэффициентом искажения» (II, 270). Более того, рассуждая в абстрактных терминах о том, например, как «потребность целесообразного разряда поэтической энергии руководила его тематическим творчеством», Мандельштам уводит разговор в сторону от «пленительной», «трагической» личности Блока, в то время как его скрытые уколы постоянно привлекают внимание к «аристократической» личности Блока: