Г. Г. Амелин и В. Я. Мордерер предположили, что прототип старика — Николай Кульбин, художник-футурист, искусствовед-самоучка, организатор художественных объединений и выставок, которого Мандельштам знал по кабаре «Бродячая собака» и чье внешнее сходство с Верленом и Сократом было «засвидетельствовано современниками»[318]. Однако признавая, что «это не помогает разобраться в самом стихотворении», Амелин и Мордерер заключают: «Намеренная развоплощенность образа старика и референциальное коллапсирование не позволяют напрямую соотнести его с кем-нибудь»[319].
Есть между тем другой прототип, который, будучи обнаружен, обретает первостепенную важность и открывает совершенно новый слой сюжета стихотворения. Этот слой — пародия на один из самых характерных сюжетных мотивов мифопоэтического символизма, в особенности в его блоковском варианте, — встречу на заре с Софией, Вечной Женственностью.
Первый элемент, который в этой связи может привлечь внимание читателя, — словосочетание «глаз… цветет» в строках 11–12. Цветущие глаза — характерная примета блоковского идиолекта: «И под маской — так спокойно / Расцвели глаза» (II, 277); «Влюбленность расцвела в кудрях / И в ранней грусти глаз» (II, 152)[320]. И. И. Шкуропат предложил посмотреть на те же строки как на «пародийную аллюзию на типично символистский образ радуги»[321]. Ясно, что Мандельштам здесь тонко обозначает для читателя символистский язык.
Радужное цветение подбитого глаза старика вызвано произошедшим «в недрах ночи», т. е. во время символистского ожидания. Описываемые в стихотворении события внутренне противопоставлены тем, которые должны были происходить на рассвете («Уже светло, поет сирена / В седьмом часу утра»). В типичном для раннего мифопоэтического символизма — или Блока — стихотворении поэт в этот час предвкушает появление Софии или встречу с ней.
Жена старика — «суровая». В «Стихах о Прекрасной Даме» героиня Блока описывается и как «строгая», и (реже) как «суровая»: «Всегда надменна и сурова» (I, 229), «Белая Ты, в глубинах несмутима, / В жизни — строга и гневна» (I, 290). Завершающее стихотворение слово «жена» — это, конечно, одно из именований символистского идеала: «Всё невеста — и вечно жена» (I, 330). Таким образом, в утренней встрече этого пьяного «Сократа» с его сварливой женой мы можем видеть бурлескную тень символистского героя, предвкушающего рандеву с Вечной Женственностью на совсем не обыденном рассвете.
Вторичные значения слова «сирена» усиливают впечатление обманутых надежд. Сирена — «красивая, обольстительная, но бездушная женщина» (Ушаков) — может пониматься как Прекрасная Дама, обольщающая, но обманывающая символистов. Точно так же и выражение «ругань