.
Мандельштама, кажется, больше интересует исследование тех моментов в истории культуры, когда искусство и жизнь обнажают полную, парадоксальную сложность их взаимосвязи. Так, в эпиграфе к этой главе он рассматривает средневековый Двор Любви Карла VI, где искусство продлевается в жизни, но остается отделенным от реальности. Поэзия, казалось бы, «автономна» — но жизнь двора строится по литературной модели, и поэт переносит страдания реальной жизни сообразно литературным прихотям двора. В эссе «Девятнадцатый век» Мандельштам описывает момент, когда реальные фурии Французской революции (т. е. жизни) врываются в герметичный мир французского двора с его «псевдоантичной театрализацией жизни и политики» (II, 279). Относительно его собственного времени и русского символизма взаимосвязь жизни и искусства рассматривается в эссе «В не по чину барственной шубе», проанализированном в этой связи во Введении.
Два обсуждаемых ниже стихотворения, каждое из которых несет на себе отчетливый отпечаток блоковского творчества и вообще символизма, отражают альтернативные и, по сути, дополняющие друг друга взгляды на отношения жизни и искусства. В первом используется и усложняется семиотика маскарада, во втором — семиотика театра.
Да маски глупой нет:
Молчит… таинственна, заговорит… так мило.
Вы можете придать ее словам
Улыбку, взор, какие вам угодно…
Михаил Лермонтов. «Маскарад»
В предыдущей главе я указал на сходство маскарада и символистской эстетики. Из книги Павла Муратова «Образы Италии», давно признанной в качестве ключевого источника «Веницейской жизни», Мандельштам имел возможность узнать, сколь сильно маскарад определял жизнь в Венеции XVIII в.[455] Похоже, что половина календаря была посвящена карнавалу, а холсты Пьетро Лонги, венецианского жанрового художника XVIII в., пестреют знаковыми образами зеркала, свечи и маски. Две из названных эмблем изображены в стихотворении Мандельштама, а театрализация жизни и смерти проходит в нем красной нитью и кажется самой сутью венецианской жизни.
Веницейской жизни, мрачной и бесплодной,
Для меня значение светло:
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.
<…>
И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.
Ибо нет спасенья от любви и страха:
Тяжелее платины Сатурново кольцо!
Черным бархатом завешенная плаха
И прекрасное лицо.
<…>
Только в пальцах роза или склянка —
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?