— Ведь это из-за тебя у меня криминальное прошлое? Так говорят Барсуки, Клингеры, Колицеры… — Что ты мелешь? — осторожно спросил отец.
Он очень старался, чтобы это «мелешь» прозвучало небрежно.
— Я никого не мелю, — завопила я. — Никто не хочет со мной дружить, кроме четырёх репербановских мини-бармалеев! Только откровенно трёкнутых, устроивших крестовый поход против кофейных швулей Бармалеев…
— Не говори слов, которых не знаешь, — поморщился господин Веттер-перемен. Он не любил новых немецких слов. За всё проведённое здесь время он так и не выучил ни одного слова на сленге.
— Каких интересно слов я не знаю? — окончательно рассвирепела я — Прожжённых? Репербановких? Швулей? Может быть Бармалеев? Или, может, ты думаешь, что я не знаю, как будет по-немецки крестовый поход? До сих пор путаю его с перекрёстком?
— Таких, как политический беженец! — крикнул папа в ответ. — Такими словами не разбрасываются.
Интонации отца из полупридурковатых вдруг стали тяжеленными как кирпич. Такими же серьезными они были, когда я однажды прыгнула папе на ногу и выбила ему коленный мениск. В тот день я особенно остро ощутила, что папа не столько предмет для игр, сколько живой человек, способный к серьёзной реакции. Скажем так, детство моё в тот момент слегка подзакончилось.
— У тебя криминальное прошлое… — заорала я. — Ты… ты забыл положить еды в мой ланчбокс! — В доказательство своих слов я бы растоптала коробку для завтраков, но вспомнила, что уже отдала его чайкам. Ладно. Ланчбокса всё равно ни капельки было не жаль. Папу тем более.
— Сегодня я тоже не ужинала!
Последнее обвинение было дурацким (могла бы и дома поесть, но предпочла шляться по всяким Ренатам Колицер!).
Переваривая информацию, папа глядел на обгрызеную колбасу и сопел. Часы показывали четверть двенадцатого. Магазин уже был закрыт. Заказывать пиццу из позднего заведения «Цвай пункт нулль» денег бы всё равно не хватило. Папино замешательство окончательно довело меня до истерики.
— Мама бы никогда этого не позволила! — завопила я.
Не знаю, что на меня нашло. Раньше я так не орала. И уж точно не напоминала ему про маму.
— Знаешь что, — загремел, наконец, господин Веттер-перемен. — Больше сюда никогда не приходи. Сейчас ты у меня на собственном опыте поймёшь, что значит беженец. А я буду сам по себе. — Он вырвал у меня из рук ключи и забросил на шкаф — Что будешь делать?
— Буду вещи свои собирать!
И я действительно кинулась собирать вещи.
После визита к Ренате их осталось совсем ничего. По правде сказать, у меня никогда не было много вещей. Это просто оттого, что мне ничего не надо и меня здесь ничто не держит, — решила я. Сразу же стало не так тревожно.