Ана Ананас и её криминальное прошлое (Волокитин) - страница 91

— Не всегда можно по внешнему виду понять. Бывает так, что минута разницы в возрасте имеет значение…

Я не поняла, к чему она клонит.

— Если ещё не настоящий подросток, то думаю, ты к этой Берте быстро привыкнешь. — объяснила Тобольская.

При мысли о том, что придётся привыкать к Берте Штерн, я наступила сама себе на ногу и заныла. Наверное, я всё же подросток.

Дульсинея внимательно следила за моей реакцией.

— Можно я ещё немного поночую у друзей? — взмолилась я — Ещё пару дней. Пока не привыкну к тому, что Берта живёт у нас? Понимаете, она очень тощая. И татуировки на ней меня раздражают. Они честные. Но отвратительные.

— Хорошо, — сказала Дульсинея. — Только имей в виду, что у тебя не так много времени.

Видя, что я совсем опустила нос, старуха добавила.

— Ты хотя бы точно знаешь, кто твой отец. Это уже неплохо.

— Мой отец — политический беженец — с гордостью ответила я.

Дульсинея записала что-то в блокнот и исчезла.

После разговора с Дульсинеей Тобольской я принялась валять дурака прямо на улице. Скорее, от нервов, а не от природной репербанской наглости. Я представила себе, что разговор с полицейскими не окончен. Потом изобразила на лице всю тяжесть своего криминального прошлого и прицелилась ей вслед из указательного пальца. Но игра в преступность уже перестала меня занимать. После разговора с Дульсинеей, я задумалась как бы половчее с этим покончить.

То, что мы похищаем людей и, скажем так, мучаем их, было очевидно. И каким бы не был Олли изворотливым, ясно одно — при бармалейских методах выслеживания, нашей банде долго не продержаться. Но, с другой стороны, ведь и Дульсинея тоже легко могла принять сторону нашей банды! Ведь написано же в завещании херра Павловского — «Все до единого жители Санкт-Паули.». Все до единого, понимаете? Значит «Вахта Давида» должна быть на нашей стороне!


В следующее воскресенье мы поймали ещё бару барист. Мы шли, наслаждаясь свободной от врагов улицы. «Супермен Чача» был закрытна железную дверь, фонарь облепили пауки, а на двери висел амбарный замок с надписью «Кэтлин любит Штрауса по полной». Такие замки влюблённые вешают себе на шею. Или на городской мост. Может, просто других замков в суматохе было не найти, а вешать надо.

К фонарному столбу прислонился тот самый пожилой господин, который выиграл тысячу в гусеницу у автомата капитана Озбея. Он грустно рассматривал вывеску и повторял вслед за ней: — Закрыто, чёрт побери… Закрыто…

16

Самое труднопереносимое время на Репербане — летом, когда вечерние сумерки перестают спускаться на город. Вывески и фонари на фоне летнего неба кажутся совершенно лишними. За зиму мы так привыкаем к искусственному освещению, что чувствуем себя неуютно, когда вывески не горят ярче рождественской ёлки. Обитатели Репербана щурятся в летние дни как вампиры — забытые на восходе, потерявшие ключи от квартиры вампиры или ещё каким-то образом отлучённые от домашних дел упыри.