Десятый дневник (Губерман) - страница 75

На первую страницу
когда вижу, как подлая пресса
обливает нас ложью паскудной.
* * *
Среди мыслительных мудил
я числюсь как поэт:
я много строчек напрудил —
и нравственных, и нет.
* * *
Сегодня думал я опять:
сомненья, страхи, колебание…
Блажен посмевший оборвать
своё земное прозябание.
* * *
Наше время будут изучать
школы, институты, академии —
именно на нём лежит печать
дикой смертоносной эпидемии.
* * *
А завтра снова я проснусь,
от жажды жить изнемогая;
когда же ты проснёшься, Русь?
Уже пора бы, дорогая.
* * *
Жизнь у бесов совсем не проста:
по бесовской своей подловатости
бесы любят святые места
и высокие споры о святости.
* * *
Нет, утро добрым не бывает,
с утра мой разум – инвалид;
а день заботы навевает,
а вечер выпивку сулит.
* * *
Мне нравится в житейской круговерти —
жестокого соблазна всюду сети;
когда слетит ко мне мой ангел смерти,
внушу ему азарт пожить на свете.
* * *
Умом Россию не понять,
судьба ей – перевоплощаться,
и даже уличная блядь
не может ей не восхищаться.
* * *
Оттого, что без азарта
ничего не сотворишь,
никогда не будет фарта
у того, кто тих, как мышь.
* * *
Ушла пора объятий тесных —
года безжалостны и быстры;
лишь изредка в увядших чреслах
шуршат остаточные искры.
* * *
Шатания, ересь, раскол —
повсюду бесчинствуют шало,
а век присыпает песком
всё то, что пожаром пылало.
* * *
Отчаянье ко мне приходит редко,
пророча мне невнятную беду,
накатывая пакостно и метко
в те дни, когда ничуть его не жду.
* * *
Давно уже усохли те старушки,
с которыми встречал когда-то зрелость.
Они лихие были потаскушки,
но спали только с теми, с кем хотелось.
* * *
Во времена безумия повального
и мрази многошумного успеха
никак нельзя сберечься без охального
и жизнеутверждающего смеха.
* * *
Я кратко очень зону потоптал,
другие много дольше пропадали;
за это время столько я впитал,
что жаль, второго срока мне не дали.
* * *
Мне и до сих пор не всё равно,
что в стране покинутой творится,
где, вспухая, пенится гавно
и темны талантливые лица.
* * *
Нет, я ни певца, ни оратора
себе не нажил ореол,
но в роли чтеца-декламатора
я хлеб мой насущный обрёл.
* * *
На очень разной глубине,
но как ни тянется потеха,
печаль и грусть лежат на дне
любого смеха.
* * *
Я притворяюсь бодрячком,
и арфу я щиплю эолову,
а как повалишься ничком —
дурные мысли лезут в голову.
* * *
Есть обстоятельство простое,
что очень тягостна безгрешность;
моё достоинство мужское —
теперь мужская только внешность.
* * *
Достойно я на свете погостил,
и не был я живым подобен мумиям;
Творец меня пожить сюда пустил
и не обременил благоразумием.
* * *
Я питаю жалость к дипломатам:
их работа – тяжкое искусство,
ибо им нельзя ругаться матом,
Следующая страница