Мы, видимо, редко задумываемся над совпадениями, хотя поджидают они нас на каждом шагу, и я бы, наверное, не заметил, что сегодня стоит такой же день, как три года назад, когда все началось, если бы не взглянул за окно, за которым слышался рокот бульдозера, сгребающего бревна, щепье и мусор разрушенного дома. Я один в квартире, сижу у себя в комнате, а на дворе серый день поздней осени, листья с деревьев облетели, трава на газонах убита ранними морозами, и среди этого блеклого однообразия ярко и сочно полыхает огромный костер — это сжигают у нас в Останкине остатки бараков, и в открытую форточку доносится в комнату запах дыма.
Вот так же пахло три года назад на Арбате. Дворники жгли мусор, чтобы дворы легли под снег очищенными от всякой дряни. Мы шли компанией, и нам было весело. Это был наш первый рабочий день в лаборатории НИИ. Хотя мы знали еще до защиты диплома, что попадем туда, все же до этого дня все было в области ожидания, а теперь мы с полным правом могли назвать себя «инженерами», — во всяком случае, так было записано в наших пропусках.
Чтобы отметить первый рабочий день, и было решено собраться у одного из наших приятелей на квартире.
Мы шли по проспекту Калинина в «Новоарбатский», чтобы закупить там все нужное для вечеринки; был час пик, и во всю ширину тротуара двигались друг против друга два могучих людских потока, здесь не ощущалось серости осеннего дня, в огромных стеклах витрин отражалось многоцветье людских одежд, тяжелый шум властвовал над улицей: шелест шагов о сухой асфальт, голоса, рокот моторов — все это, смешиваясь, давило на барабанные перепонки, и казалось — на какое-то время наступила странная глухота, ни один из звуковых сигналов не воспринимался отдельно, и весь этот шум был как бы не внешним, а поселялся внутри тебя. Но это нисколько не смущало Алика, он уже завелся в споре, то и дело вскидывал вверх окладистую пегую бороду в бурых подпалинах, по ней рассыпались табачные крошки; картофелевидный нос его был сиз, потому что Алик то и дело по своей нервной привычке потирал его перчаткой; он орал в полную силу, и Тоня отвечала ему, держа меня под руку так, словно я был некиим подвижным предметом, служащим ей для опоры; эти двое сейчас никого и ничего не замечали, подверженные маниакальному отчуждению спорщиков.
— Конформизм, — кричал Алик, — это прежде всего утрата чувства долга! Страх, покорность, подверженность моде — это только производные…
А Тоня выкрикивала свое: о каких-то комплексах, о неполноценности, которая заставляет человека стремиться к единообразию, стараться быть не хуже других… Если бы этот спор затеяли они сейчас, я бы, пожалуй, вмешался, я бы многое им мог порассказать, но тогда я не был готов к таким разговорам, и мне просто сделалось скучно…