— Это ведь не я говорю, это герой мой говорит, и это совсем не значит, что я с ним согласен.
— А если не согласны, так зачем же так горячо говорили? Мы ведь поверили.
— К тому же это японская поговорка, старая японская поговорка.
— Ну и что же, что поговорка? Если человеку стыдно, значит, он сотворил какую-нибудь гадость, а из гадости добродетели не вылепишь.
Андрей улыбнулся, это сразу изменило его лицо, оно ожило, не казалось больше таким бледным, запавшим.
— Вот так вы поняли, — сказал он. — А мы, помнится, там другой смысл вкладывали. Там ведь о святых речь шла, и о грешниках, и о том, что все святые — бывшие грешники. Они к добру через зло пришли. Так, может быть, этому добру грош цена, если за ним стоят кровь и жестокость. Вот о чем там шла речь.
— Интересно… А можно я еще у вас спрошу?
Все смотрели на них, и это стало напоминать сценку из телевизионного репортажа, когда на студию приглашают знаменитость, кто-то один задает вопросы, а остальные слушают; может быть, Андрей почувствовал, что попал в такую ситуацию, и оглядел всех смотрящих на него.
— Да-а, — сказал он. — Как-то…
— Неловко, да? — спохватилась Вера. — А может быть, мы пойдем походим возле дома? Делать-то нечего. А то еще когда такой случай подвернется.
— Ну что же…
— Идемте, идемте, — сразу же поднялась Вера, подхватила Андрея под руку, повела его к выходу.
Едва смолкли их шаги в коридоре, как наступившую тишину оборвал грубый голос:
— Слюнтяйство разведут хуже вонючего тумана.
Это сказал Николай. Все уже знали в комнате, что фамилия его Пельменщиков.
Он стоял в проходе между кроватями, рукава серой рубахи были закатаны, обнажая крепкие загорелые руки, он приглаживал ладонями длинные темно-русые волосы, приглаживал так, будто они ему мешали, и при этом его продолговатые щеки, покрытые светлой щетинкой, подергивались.
Жарников, который полулежал на кровати, скрипнул пружинами и сквозь очки брезгливо посмотрел на Пельменщикова.
— Зачем же это вы так? — сказал он.
Тут Пельменщиков неожиданно улыбнулся, и улыбка у него оказалась простодушная, даже добрая, обнажившая крепкие, ровные зубы, и только что жесткие глаза его просветлели.
— А мы ведь с вами знакомы, Михаил Степанович, — сказал он. — Не припомните?
Видимо, эта стремительная перемена в облике Николая удивила Жарникова, он поправил двумя пальцами очки, стал вглядываться в Пельменщикова, а тот шагнул к нему поближе, взялся руками за спинку кровати.
— Я вас еще утром узнал, да постеснялся тревожить. Потом подумал: может, и не вспомнит. Я у вас на заводе чуть меньше года работал на горячей прокатке. Директор, конечно, всех рабочих помнить не обязан. Но тут один случай есть.