Ему здорово повезло в этой жизни, так ему и сказали потом в министерстве, когда назначали директором завода, не своего, конечно, другого. К тому времени он был известен как один из участников огромного дела по созданию холоднокатаной трансформаторной стали. Они действительно сотворили на заводе чудо, но Околичного уж не было в живых: этот шумный, широкий человек, бабник и пьяница, не имевший никакого инженерного образования, но знавший все тонкости заводского дела и потому снискавший всесоюзную славу одного из лучших командиров производства, умер от инфаркта миокарда у себя в кабинете. Казалось, о нем быстро забыли. Но четыре года назад, когда Жарникова назначали директором, кто-то спросил на коллегии: «А не молод ли для директора?» — и тогда ему ответили: «Ученик Околичного». Вот что решило.
Все-таки Околичный держался в памяти людей, и хотя у Жарникова к нему давно был свой счет и он сумел разобраться в сложном и путаном характере человека, у которого начинал работу шофером, многое не принимал в нем, все же Жарникова так и считали учеником Околичного. Спешнев ведь признавался, что в первый год совместной работы всерьез собирался уходить с завода только потому, что со студенческих лет восставал, как он говорил, против «наглой смелости» знаменитого командира производства, и думал, что ученик должен копировать учителя. Но достаточно было Спешневу год поработать с Жарниковым, и они стали друзьями…
В ночную тишину коридора ворвался телефонный звонок, дежурная заворочалась на кровати, но Михаил Степанович опередил ее.
— Жарникова просят, — раздался сонный голос телефонистки.
— Да, я.
И тут же зазвучал веселый голос Спешнева:
— Миша, ты? Считай — все! Отрыли! Там такая задвижка чугунная — любо посмотреть на работу, хоть в музей!.. Перекрыли воду, убывает в котловане.
— Ну, слава богу, — вздохнул Жарников. — Проследи, чтоб больше никаких чепе не было. Докладывай, что там по цехам?
Наверное, Спешнев не ожидал такого поворота, он все еще был наполнен горячкой авральной работы, возбужден тем, как ему ловко и быстро удалось перекрыть путь к серьезной аварии, и потому, помолчав, пропел в трубку:
— «А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо».
— Послушай, Игорь, — мягко сказал Жарников, — у нас ночь, люди спят, и мне не до шуток.
— Ясно, — сказал Спешнев и стал докладывать, и, слушая его, Жарников понимал, что завод работает в хорошем ритме.
Да, завод работал в хорошем ритме — авария с трубой не в счет, — а ведь он сидел чуть ли не сутками у себя в кабинете, уехал, торчит в девяти тысячах километров от завода, а там легко обходятся без него; он понимал, что обида эта зряшная, но справиться с ней не мог.