Семен Артынов попал в самолет не сразу, пришлось пропустить три взлета. Ему досталось место в самом хвосте, кресла здесь стояли повыше, и он видел почти весь салон — женщины с детьми, морячки, студенты в форме строительных отрядов и множество другого народа. Только сейчас, когда самолет набрал высоту, он с тревогой подумал: а что же там ждет его, дома? До сих пор о нем кто-то постоянно заботился и контролировал поступки: до армии — отец и школа, в армии — уставы и командиры, теперь же ему самому отвечать за себя; начнется жизнь, подчиненная цели обрести профессию, это на первых порах, потом появятся другие цели, и они будут диктовать; достаточно сделать выбор — и вольность остается позади, она исчезает вместе с ожиданием. Он весь отдался этим размышлениям и только мельком вспомнил о Лизе — она вылетела раньше его; Семен подумал: а ведь у нее все так же, те же заботы; впрочем, не только у нее, но и у Ирины, хотя та живет на острове, но стоит ей покинуть его и направиться в путь… Он встретил этих девушек, каждую из них пожалел по-своему, и каждая заняла в какой-то отрезок его жизни свое место в душе, может быть, что-то и оставила в ней…
Андрей Воронистый полулежал, вытянув ноги, откинув спинку кресла до конца, — так ему было удобней; он прикрыл глаза, намереваясь вздремнуть под однообразный гул двигателей, но вскоре понял, что это ему не удастся. Прошло часа три, как он расстался с Верой, ему не составило большого труда пробиться в самолет; он пошел напрямик к регистрационной стойке сразу же, как услышал объявление по радио, его пропустили вперед, несмотря на большую очередь, в толпе его узнали, и он невольно воспользовался этим. Прошло почти три часа, как Вера, метнувшись от него, исчезла, и его внезапно озарила догадка, что эта женщина, добивавшаяся его внимания, ждала от него совета, как всегда его ждут от тех, кто оказывается на виду; он не понял ее, и она оказалась обиженной. «Какая гадость вышла, — думал он. — Как же я сразу не заметил…» Тут же он понял: даже не это было, главным, а то, что она безмолвно попросила его защиты и он остался глух. Он тут же начал искать оправдания, — мол, был поглощен своими мыслями, — но это не успокоило. «А этот, в серой рубахе», — вспомнил он и тут же представил, как тот стоял против него, в острых глазах парня была радость. Андрей усмехнулся: ведь такого он пытался сыграть перед камерой в Находке. Возле вокзала на тротуаре по одну сторону стоял он сам, Андрей Воронистый, а по другую — созданный им характер; в любую секунду Андрей мог стать жертвой придуманного им героя… «Убив, убил себя». Он сразу же вообразил, как бы это могло случиться: нет, у этого парня в серой рубахе вряд ли бы остекленели глаза, и не стал бы он живым мертвецом, он просто бы перешагнул через свою жертву. Зло не виделось больше как нечто отвлеченное, оно имело плоть, ходило рядом, по пятам, и не могло уничтожить себя. «Убив, убил себя». Формула оказалась ложной. Как радовались они в тот день в Находке, когда он сыграл это перед камерой, вся группа радовалась, считая, что наконец-то удача; а никакой удачи не было, он придумал эту историю, и сейчас, когда сравнивал ее с увиденным, все, что происходило на съемочной площадке, начинало выглядеть как спасительный обман, и, сам, уверовав в него, он заставил поверить и других.