Лицо полковника было спокойно, словно у мраморного изваяния в пригостиничном саду, лишь плотно сжатые губы побелели от злости. Вмиг протрезвевший майор попытался заслониться от вражеского офицера влажными трясущимися ладонями, что-то бессвязно бормоча, но Винтерсблада это не остановило.
От первого удара Сандерс отлетел на несколько шагов и даже не попытался встать, скрючился вниз лицом и закрыл голову руками. Полковник неспеша подошёл к нему. Несмотря на неторопливость походки и спокойствие лица, все мышцы Винтерсблада были напряжены до такой степени, что его китель едва не трещал по швам. Скади показалось, что от мужчины вот-вот полетят искры.
Одной рукой он поставил Свирепого Суслика на ноги, а второй врезал ему ещё раз. Потом ещё и ещё. Наградной перстень, подаренный бабкой Медины, оставил глубокую царапину на челюсти Сандерса.
Майор падал, скулил, пытаясь уползти от полковника, но тот всякий раз возвращал его на ноги и размеренно, словно размах тяжёлого маятника напольных часов, впечатывал сокрушительный кулак в его окровавленную физиономию. Хладнокровно и беспощадно. Он остановился только тогда, когда Суслик потерял сознание, а на его парадных брюках, которые так и остались наполовину расстёгнутыми, расползлось мокрое пятно.
Винтерсблад брезгливо пнул тело прочь с дороги, встряхнул разбитой рукой, словно у него свело пальцы. Бросил на оцепеневшую Скади быстрый взгляд и пошёл по направлению к номерам, будто туда и направлялся.
— Только не уходи опять вот так! — бросаю ему в спину.
Винтерсблад остановился, на мгновение замер, а потом резко развернулся и пошёл в мою сторону.
— И что я, по-твоему, должен сделать? — в его голосе звенят нотки раздражения, он подходит всё ближе и останавливается почти вплотную. — Что ты хочешь, Скади Грин?
— Тебя.
Неожиданно вырвавшееся слово обжигает стыдом, и я понимаю, как это, когда сердце уходит в пятки. Внутри тебя вдруг разверзается бездонная пропасть, и не только сердце — вся душа целиком ухает в неё, оставляя в груди парализующий ужас. Я только сейчас поняла, что за болезненный ком стоял в моей груди всё это время. Я только сейчас поняла, в чём Винтерсблад признался мне тогда, в коридоре траольского отеля. Он не убил меня по той же причине, что и я его. И причина эта вынырнула передо мной во всей своей ужасной мощи, как Кракен выныривает из пучины перед кораблём, не оставляя надежд на спасение. Отступать было некуда. Притворяться дальше — бессмысленно. Взять назад случайно сорвавшееся слово — не получится. Оно вскрыло меня, словно консервный нож — жестянку. То, что оказалось внутри, привело меня в ужас. И теперь я никогда не смогу закрыть её так плотно, чтобы вновь поверить, что там совсем не то, что на самом деле.