— Виски только усилит жажду, — говорю.
— Это вода. Пей.
Садится рядом со мной, вытягивает ноги, и я краем глаза ловлю на его лице секундное облегчение. Он вымотан. Не знаю, на каком топливе он всё ещё держится: мы с Мединой меняемся и хоть немного, но спим. Винтерсблад же всё время на ногах.
— Как успехи? — кивает на «Литу».
— Их нет.
Мрачно усмехается:
— Не повезло в самом начале остаться именно без механиков.
— Сколько мы уже здесь, как думаешь?
— Дней шесть, не меньше. Куда-то опаздываешь? — закуривает.
— Я знаю, что ты приставил ко мне одного из солдат. Он плохо прячется.
— Он и не должен.
— Боишься, что я справлюсь с «Литой» и улечу? — поворачиваюсь к нему, встречаюсь взглядом с уставшими, но всё ещё насмешливыми серыми глазами.
— Не скрою, было бы обидно.
— У нас договор. И я держу своё слово. Даже если дала его врагу.
Винтерсблад ухмыляется:
— То есть ты бы не воспользовалась шансом удрать?
— А ты?
Склоняется к моему уху:
— Не-раз-ду-мы-ва-я!
— Я тебе не верю. Вижу, как ты переживаешь за команду. Ты бы их не бросил. Ты не такой, каким хочешь казаться, Винтерсблад.
Смотрит на меня пристально, чуть прищурившись, и я едва сдерживаю ответную улыбку.
— Раскусила тебя?
— У-у, какие фантазии! Но если действительно захочешь укусить меня — я не против, только намекни, — шутливо толкает меня плечом.
— Ты отвратителен!
— А ты нелогична.
Пару минут молчим.
— Кем ты был до войны, Винтерсблад?
— А какая разница?
— Просто любопытно.
— Что ты надеешься там откопать? В моём прошлом? Ты ошибаешься, если думаешь, что война как-то меняет нас. Нет, Скади Грин, она просто открывает другие стороны. Но мы те, кто мы есть. Хоть до, хоть после. Ты — дочь героя, которая верит в свои идеалы, а я — тот, у кого их нет, — поднимается на ноги. — Потому что из всех наших зависимостей эта — самая страшная.
— С чего бы? — я осталась сидеть, и теперь вынуждена смотреть на Винтерсблада, задрав голову.
— Рано или поздно ты в них разочаруешься. А до этого наделаешь из-за них уйму глупостей.
— Не разочаруюсь. То, за что я сражаюсь, проверено поколениями.
— Да неужели?
— Мой отец служил императору. И его отец. И отец его отца. Мы верны своей стране. В этом невозможно разочароваться!
Кивает, вновь ухмыляется:
— Тебе виднее, Скади Грин. Я в своём отце разочаровался ещё в младенчестве. А когда мне было тринадцать, убил его. Что теперь скажешь? По-прежнему думаешь, что я не такой, каким кажусь?
***
Прихожу в себя на кладбище, словно просыпаюсь от хождения во сне. Короткая летняя ночь перетекает в серый рассвет. Стою перед могилой отца и не помню, как сюда попала. Зябко. Лёгкий озноб пробегает по моим плечам: утро влажное и холодное, несмотря на разгар лета. Начинается дождь. На мне китель, под ним неведомым для меня образом оказалась рубашка Винтерсблада, и она всё ещё хранит его запах…