Такое мое отношение к тексту называли библицизмом, причем одни хвалили его, а другие осуждали. Я могу принять и это выражение, которого я не создавал, но при том условии, что мне самому позволят истолковать его. «В размышлениях Павла не существует ни одного вопроса, обсуждая который Барт чувствовал бы себя неуютно... он не оставляет совершенно ничего, что должно быть соотнесено с историческими параллелями того времени», - пишет Вернле с некоторой горечью и после этого перечисляет, что это за «неприятные вопросы» и «исторические параллели»: «пренебрежение» Павла земной жизнью Иисуса, Христос как Сын Божий, примирение через кровь Христа, Христос и Адам, использование Павлом Писания, так называемый «кре-щальный сакраментализм», двойное предопределение и отношение Павла к власти. Давайте представим себе комментарий на Послание к Римлянам, в котором эти восемь маленьких пунктов «останутся» не истолкованными, то есть как «неприятные вопросы» «останутся» истолкованными в пышном орнаменте исторических параллелей! Разве это можно будет назвать «комментарием»? В противоположность к такому «оставлению» всего неудобного мой библицизм состоит в следующем: я очень долго думал об этих «соблазнах современного сознания», думал до тех пор, пока я частью именно в них не обнаружил замечательнейшее понимание, частью относительно разъясняя, мог говорить об этом. Насколько правильно я их истолковал, это отдельный вопрос, для меня по-прежнему существуют сложно объяснимые места в Послании к Римлянам, я могу пойти даже дальше и сделать уступку Вернле, что мои мысли, строго говоря, ни в одном стихе не развиваются гладко, что я (и, конечно, внимательный читатель вместе со мной) повсюду более или менее отчетливо ощущаю в глубине еще некий неосознанный и неистолкованный «остаток», ожидающий доработки. Но он ожидает доработки - а не того, что его «оставят»: то, что неистолкованный исторический обломок сам по себе должен быть печатью истинного исследования, непонятно мне, «библицисту» и александрийцу. Впрочем, я не скрываю, что я также применил бы мой «библицистский» метод, формула которого просто гласит: «Размышляй!», к Лао-Цзы и Гете, если бы в мою компетенцию входило толкование Лао-Цзы и Гете, и что мне, с другой стороны, было бы очень трудно применить его к некоторым другим местам Писания. Говоря честно, весь «библицизм», в котором меня могут уличить, заключается в том, что у меня есть предубеждение: Библия - это хорошая книга, и ее мысли стоит воспринимать, по крайней мере, так же серьезно, как и свои собственные.