Послание к Римлянам (Барт) - страница 288

«Любовь да будет искренней!» Рядом с эросом находится как величайшая позитивно-этическая возможность, как высшее проявление заповедей второй скрижали, как воплощение довольно непривычного в рамках «образа этого мира» действия: агапе, любовь как любовь человека к человеку. Как любовь человека к Богу она представляет собой великое невидимое дело первой скрижали, экзистенциальное действие находящегося в благодати человека (5:5; 8:28 сл.) - что проявляется в первичном этическом действии богопочитания. Но поскольку благодать - это благодать скрытого Бога и, таким образом, полное смятение витальности известного нам человека, поскольку это смятение происходит путем того, что человек, мнимый единый, встречается с Другим, с истинно Единым в Его абсолютно непостижимом величии, поскольку в конце концов человек сталкивается с сильнейшим напоминанием об этом Другом и Едином через загадочный факт ближнего, поскольку - мы вступаем в сферу видимого - первичное этическое действие богопочитания необходимо расширить или истолковать, то снова и снова начинающаяся через это богопо-читание демонстрация во славу Божью должна получить свое продолжение во вторичном этическом деле любви к ближнему. Богопо-читание означает любовь к Богу (экзистенциальное, обращенное на непостижимое величие Божье действие человека!), если оно знаменательно осуществляется в соответствующем любви к Богу видимом действии, направленном на бесконечно безразличного самого по себе и бесконечно важного ближнего, который есть образ абсолютно Другого, который есть повод познать Его, который есть посланник неведомого Бога. Ближний - это видимым образом поставленный и видимым образом должный быть разрешенным вопрос о Боге. Ответ получившего благодать человека, обратившегося в любви к непостижимому Богу, - это, по аналогии с его собственным избранием, с почти бесконечной вероятностью есть агапе как любовь к человеку. Повод познать в человеке ближнего - это попавший в руки разбойников, и лишь в этом качестве он - невидимым образом - мой ближний. Большего нельзя сказать. Здесь не идет речи о прямой, всеобщей любви к «ближнему», к брату, к «самому дальнему» или негру. Ввиду двойственности предопределения (помня о том, что Бог как Бог свободен и по отношению к величайшей обращенной к Нему любви!) остается принимаемая в расчет в страхе и трепете, но не устранимая никакой этикой любви остаточная возможность знаменательно совершать богопочитание и в другом видимом действии, кроме любви к человеку. С этим можно сравнить в высшей степени рассудительные толкования (на 12:4) Лютера о «проклятии как действии Святого Духа», не боясь при этом войти в противоречие с 1-м Посланием Иоанна. «Мера любви к ближнему есть Слово Божье; подобно тому как первая заповедь - мера всех остальных заповедей» (Лютер). Здесь не может идти речи об абсолютизированной рекомендации любви, как и ранее (12:3-8) не шла речь о рекомендации общины, пророчества, богословия и т. д. Эти относительные возможности присутствуют здесь, и поэтому присутствует любовь как та величайшая относительная возможность, в которой происходит смятение человека Богом. Здесь вполне можно вспомнить обо всем особенном, характерном, критичном в любви, поскольку она как относительная величайшая позитивная возможность существует в области благодати. Она должна осуществляться знаменательно: действительно достойно ее (заимствованного!) имени агапе, действительно как позитивный этос, действительно как протест против течения, в котором человек находится как человек. Все это нигде и никогда не разумеется само собой. Ибо где любовь к человеку проявляется иначе, кроме как в том образе, который она с самого начала не должна принимать: в образе эроса? Где при почитании неведомого Бога в человеке не резонировало бы нечто от почитания известного Бога в человеке? Где наша человеческая любовь совершенно чиста, совершенно целесообразна, совершенно не смешивается с принимающим образ мира сего страстным желанием видеть, творить, придавать вид, обладать? Эрос не искренен. Эрос - это лицемер. Будучи биологической функцией, он слишком резко бросается из жары в холод. Любовь искренна. Поэтому она никогда не прекращается, но причастна вечности. Она помнит, что на нашем пути фактом ближних поставлен вопрос о скрытом Боге, что наше обращенное к ним действие при любых обстоятельствах должно прославлять Бога, что чистота нашего отношения к ним никогда не может основываться в видимой связи, но в постоянно по-новому совершающемся ее основании через «переосмысление», то есть не в результате (нацеленность на результат, даже на самый чистый, всегда есть нацеленность эроса!), но в приносимой вновь и вновь в этой связи чистой жертве, то есть в чистоте послушания и уважения тех, кто может принять или не принять нашу жертву. Любовь искренна, если она (этос отклоняется от заповеди второй скрижали к заповедям первой, от вторичного действия - к первичному; связь - это связь с истоком!) ищет в другом Единого, служит Единому, имеет в виду Единого, как это безошибочно описано в так называемом «гимне любви» 1 Кор 13, который часто так неосмотрительно громко хвалят. «Пусть каждый постоянно и твердо обращает свое лицо к Иерусалиму» (Терстеген), - осознавая очевидную опасность того, что человек тогда «слишком близко подойдет» к самому себе и другим.