Быть «сильным» означает понять, что человек, будучи человеком, находится в окончательном, абсолютно неизбежном кризисе. «Никто из нас не живет для себя». «Если мы живем, то живем для Господа». Не существует жизни самой по себе, но лишь жизнь, связанная с Богом, находящаяся под судом и обетованием Бога, жизнь, охарактеризованная смертью, но смертью Христа определяемая как надежда вечной жизни. Это означает кризис ригористического и свободного жизненного устройства. Очевидно, что оба они ориентированы на «жизнь». Но жизнь в «жизни» - это свобода Бога, которая для нас есть смерть: мы живем только для Господа. Разве это определение менее критично для свободной попытки жизненного устройства, чем для ригористической, поскольку в первом случае осознанно имеется в виду вечная жизнь, во втором же понятие искомой «жизни» в некоей мере подразумевает всего лишь биологическую жизнь? Но разве и это сознание не есть биологическая жизнь? Как даже в высочайшем акте мышления (ведь что мы можем осознавать и выставлять как довод, если не акты мышления?) могут заключаться надежность и праведность, которые желали бы доказать свое превосходство над другими актами? Только Господь есть гарантия обетования. «Если не Господь строит дом, там напрасно работают строители». Господь при всех обстоятельствах - это судья, и только через смерть Христа наша надежда есть живая надежда. И наоборот: «Никто не умирает для себя». «Если мы умираем, то умираем для Господа». Не существует смерти самой по себе, но лишь смерть в связи с Богом, та смерть, которая как предел и одновременно как исходный пункт указывает нам на Бога, смерть всего того, что мы называем жизнью, и она воскресением Христа характеризуется как знак примирения. Она означает кризис ригористического и свободного жизненного устройства. Оба по-своему ориентированы на смерть. Но смерть в «смерти» - это свобода Бога, которая для нас есть жизнь: мы умираем только для Господа. «Слабый» снова должен очиститься от подозрения в том, что все относительное отрицание, уничтожение, рассуждение, в которых протекает его жизнь, подразумевают просто биологическую смерть, в то время как «сильный» в невозмутимости и осмотрительности знает, что смерть, которую мы должны искать, - это характеризуемая воскресением смерть, и никакая иная. И для него не менее критична связь с истиной смерти. Ибо что он может выставить как довод, если не знание, определенное фактом его биологической смерти и характеризуемое только как образ? Как наша мысль о вечности может оправдать нас, как наше понимание примиряющей смерти может нас примирить? Только Господь - гарант воскресения. «Если не Господь защищает город, напрасно бодрствуют стражники». И снова Господь при всех обстоятельствах - судья, и только воскресение Христа дает смысл кресту, под которым все мы находимся. «Итак, живем мы или умираем, мы — Господни. Ибо для того умер Христос и снова ожил, чтобы Он был Господом мертвых и живых». Быть «сильным» означает узнать Бога во Христе, то есть в окончательном, неизбежном кризисе нашей жизни и нашей смерти, там, где не существует ничего другого, кроме Его милости. Быть «сильным» означает бояться и любить Бога более всех вещей, любить так, как мы встречаем Его в диалектике высших категорий нашего мышления: как Господа. Если мы знаем, что мы «живем для Господа» и «умираем для Господа», то тем самым мы исповедуем, что наша жизнь и наша смерть, наше «да» и наше «нет» не могут притязать на какое-либо оправдание (к примеру, на оправдание в себе самих!) наряду с тем оправданием, которое им может дать лишь Бог. Не оправданы сами по себе ни наша жизнь, ни наша смерть, ни наше «да», ни наше «нет» и, исходя из этих двух конечных точек всего человеческого действия, ни наша ригористическая, ни наша свободная попытка жизненного устройства. Если «слабый» не знает этого (а его слабость заключается в том, что он этого не знает), то сильный должен знать это намного лучше и именно поэтому не ждать «слабого» в прекращении огня на поле брани, в склонении перед тайной Божьей, но всегда делать первый шаг, шаг смирения, которое знает, что мы ничего не знаем, ибо оно знает, что знает Бог.