Послание к Римлянам (Барт) - страница 333

Ст. 17-21. Итак, я имею похвалу во Христе Иисусе, то есть перед Богом. Ибо не осмелюсь говорить о вещах, которые не совершил Христос через меня, чтобы покорить язычников, словом и делом, силою знамений и чудес, силою Святого Духа, так что я провозгласил благовествование от Иерусалима и окрестности до Иллирика. При этом я считал делом чести не благовествовать там, где уже было известно имя «Христос», чтобы не созидать на чужом основании, но как написано: не имевшие о Нем известия увидят, и не слышавшие познают! (Ис 52:15)

Разве «похвала» Павла, то самосознание, в котором он пишет, может бросить тень на содержание Послания к Римлянам, может быть предлогом для того, чтобы уклониться от его содержания? Да, с этих страниц с нами говорит самосознание. Но зададимся вопросом: чье самосознание? Самосознание Павла? Конечно, и его самосознание, ведь там, где человек говорит о Боге (даже если бы он говорил о Боге очень ясно), самосознание этого человека выражается в словах довольно обильно, часто являясь помехой. Однако в силу прощения грехов может быть так, что в этом человеческом самосознании одновременно отражается и совершенно другое самосознание. Может быть так, что критика и желания невзыскательного человека наталкиваются здесь на гранитную плиту перед лицом того факта, что Павел находится совсем не там, где его ищут, что его похвала - «во Христе Иисусе перед Богом». Кто такой Павел? От Павла необходимо отрешиться. Высота, на которой он стоит, не слишком значительна. То, что Павел «испытал», знает, говорит и совершил, об этом «я не осмелюсь говорить». Павел - это ничто. Но, возможно, Павел именно потому так опасен, что он отстраняется этим «не». Возможно, что так неодобрительно отмечаемая «похвала» Павла есть лишь свидетельство о существующей «во Христе перед Богом» похвале, светильник которой не может быть помещен под спудом. Возможно, именно она так провокационно действует на внешне скромных гордецов, действительно делает Павла для них настолько невыносимым. Возможно, все это необходимо принять во внимание при оценке исторической миссии Павла и паулинизма. Очевидно, что этот апостол именно из-за своего самосознания не был симпатичным, приятным человеком; всех тех, кого он убеждал, он тем или иным образом должен был убеждать «против» самого себя, а не «через» себя. Поэтому его Евангелие - это мешающий элемент в духовной истории, и его вполне можно легко и просто мысленно устранить из этого развития; ибо оно, собственно, нигде не входило в историю; Евангелие всегда подобно песчинке или камешку, попавшим между мирно сцепляющимися друг с другом колесами. Историческую действительность Евангелия необходимо объяснить тем, что в нем необычайно хорошо раскрыта абсолютно иная, абсолютно несоизмеримая величина -Иисус Христос. Именно в этом заключается наиболее характерный и неприятный признак паулинизма: его гордое отвержение «созидания на чужих основаниях». Мышление Павла - принципиально неисторично (его отношение к Ветхому Завету нельзя рассматривать как доказательство противоположного!). Он не связан узами дружбы с теми или иными христианскими практиками. Он не продолжает самые досточтимые традиции. Он не говорит прямо «да» великим историческим величинам, в том числе и самой величайшей из них, «Христу по плоти». Он выражает необычное, насмешливое сомнение по поводу всех уже воздвигнутых «столпов» (Гал 2:9). Он не советовался с плотью и кровью, он принципиально пошел не в Иерусалим, но в Аравию (Гал 1:16-17). Он позволяет себе полное и исключительное утверждение, что он не научился и не принял свое Евангелие от человека (Гал 1:11-12). Каждый удар, который «здоровая» богословско-критическая заурядность когда-то наносила «неисторичной мечтательности», вольно или невольно поражает и Павла. Само по себе все это своеобразие Павла действительно не так важно, ибо очевидно, что оно - такой же исторический феномен, как и все другие. Однако это своеобразие может быть очень значительным; оно может быть свидетельством абсолютно иного своеобразия. Как бессмысленно и опасно было бы в этом случае остановиться лишь на нем! Пусть богословие лучше последует данному здесь совету.