. Другими сотрудниками стали первый в СССР терапевт-гематолог Харлампий Владос, терапевт Максим Кончаловский (брат известного художника Петра Кончаловского), хирург Сергей Спасокукоцкий. Институт Богданова стал своего рода школой для подготовки специалистов в области гематологии и трансфузиологии.
Вместе с тем мечта Богданова о превращении Института в «ячейку будущего общества братства» сбываться не торопилась. В январе 1928 года он написал докладную записку о работе института Семашко, Бухарину и Сталину. Записка подана не была (в пометке на ней говорится, что это произошло «ввиду изменившихся условий», однако по ней можно хорошо представить себе, с какими сложностями предстояло сталкиваться Богданову).
«Медицинский мир в целом неприязненно принял новое учреждение», — отмечал он. Богданов жаловался на проблемы со штатом, оборудованием, материалами, указывая, что преодолевать их удается лишь с помощью наркома здравоохранения. Возмущало его и поведение заместителя директора по административно-хозяйственной части Рамонова[66], «коммуниста с большим стажем», который, по словам Богданова, «обнаружил крайне своеобразное понимание идеи завоевания командных высот в научной работе».
«Миссия коммунизировать Институт… Но как ее может осуществлять человек, не способный ничем, кроме угроз, поддерживать свой авторитет, то и дело подрывающий всякое уважение к себе крупными и мелкими проявлениями настоящей некультурности?» — писал Богданов. Видимо, по инициативе Рамонова на него в «инстанции» был направлен донос — Богданова обвиняли «в резкой враждебности к партийцам вообще». «Это обо мне, у которого почти нет друзей, кроме старых коммунистов, и который только благодаря помощи нескольких студентов — коммунистов мог поставить свои первые, важнейшие опыты», — возмущался он.
Возмущал его и другой случай, когда Рамонов «давил» на врачей, требуя не делать переливание крови одной из пациенток. Он говорил, что она все равно умрет, а ее смерть в стенах института скомпрометирует это учреждение. Переливание все-таки сделали, и больная была спасена[67].
Он ставил вопрос о Рамонове перед партийной ячейкой Наркомздрава, но та решила никаких мер в отношении его не предпринимать. Богданов видел только один выход из сложившейся ситуации. «Это решение о моей отставке», — писал он, объясняя, что именно поэтому направляет Семашко, Бухарину и Сталину «этот краткий отчет и просьбу об освобождении меня от обязанностей, выполнение которых стало невозможным».
Докладная записка, как уже говорилось, не была подана «ввиду изменившихся условий», и Богданов в отставку не ушел. Это могло означать только одно — его покровители в Кремле помогли ему и на этот раз. Однако руководить институтом Богданову оставалось уже недолго.