Двадцать третьего мая делегаты съезда поднялись на трибуну недавно построенного Мавзолея на Красной площади, а мимо них маршем прошли десять тысяч пионеров. Затем делегаты прошли внутрь и осмотрели забальзамированное тело вождя. А 1 августа 1924 года Мавзолей открыли для широкой публики. Открыть-то его открыли, но вот «завещание» Ленина проигнорировали — во многом из-за позиции Каменева и Зиновьева. Тогда они, конечно, не подозревали, что уже начали рыть могилу самим себе, а считали, что это решение нанесет удар по позициям Троцкого.
После съезда (его открывал и закрывал Каменев, он же выступил с докладом о работе Института Ленина) позиции Троцкого в руководстве партии действительно ослабли. Хотя он остался и в Политбюро, и в ЦК, из его видных сторонников в ЦК попали только Георгий Пятаков и Христиан Раковский. Большинство партийцев шли за «тройкой», хотя Троцкий вовсе не собирался сдаваться. Интрига закручивалась все сильнее.
В 20-х годах руководители партии занимались не только выпуском работ Ленина, но и своих тоже. В 1922–1923 годах было решено выпустить собрания сочинений Троцкого, Зиновьева, Каменева. Собрание сочинений Каменева, к примеру, планировалось издать в двенадцати томах. Успели выйти только четыре тома. С собраниями сочинений «стальных вождей» оказалось связанным и новое резкое обострение внутрипартийной борьбы.
В октябре 1924 года Троцкий — в качестве предисловия к третьему тому своего собрания сочинений — опубликовал статью «Уроки Октября». В ней он, в частности, описал и историю разногласий в руководстве партии от февраля до октября 1917 года. И совершенно некстати для тогдашних партийных лидеров напоминал о статьях Каменева и Сталина в «Правде» весной 1917 года, которые, по его мнению, были близки к позициям меньшевиков и противостояли ленинским позициям. А в главе «Вокруг октябрьского переворота» Троцкий раскритиковал действия «правого крыла» партии, чьим виднейшим представителем он называл Каменева, который вместе с Зиновьевым выступал против восстания в Петрограде. Троцкий специально оговаривался: «Разумеется, разногласия 1917 г[ода] были очень глубоки и отнюдь не случайны. Но было бы слишком мизерно пытаться делать из них теперь, спустя несколько лет, орудие борьбы против тех, кто тогда ошибался. Еще недопустимее, однако, было бы из-за третьестепенных соображений персонального характера молчать о важнейших проблемах Октябрьского переворота, имеющих международное значение». Но общее направление его «удара» было понятно: показать, что в Октябрьские дни рядом с Лениным был именно он, Троцкий. Им противостоял Каменев со своим союзником Зиновьевым, а где был Сталин — вообще непонятно. К тому же Троцкий заходил с сильных козырей: о том, что Каменев и Зиновьев выступали против восстания, в партии знали далеко не все, об этом старались громко не говорить, а ленинское «завещание» с упоминанием «Октябрьского эпизода» тандема засекретили. Троцкий же заговорил о нем в полный голос. Его статья (она потом была напечатана отдельной брошюрой) компрометировала «тройку», поэтому она решила дать ему ответ и открыть огонь изо всех орудий. Началась дискуссия, которая вошла в историю под названием «литературной». Хотя собственно литературой в ней и не пахло.