Теперь кирпичи, известь, камень перестали таскать на плечах, а поднимали вверх машиной. Посмотреть на лебедку пришел и сам государь Иван III. Долго смотрел молча, борясь с тайным желанием тоже подняться на машине, да неудобно и зазорно было перед стоявшими тут же боярами. Уходя, государь повелел записать в летопись о выдумке итальянца и сделать с нее рисунок, чтобы и в будущем русские мастера смогли пользоваться подобной хитростью.
Машина, конечно, намного облегчила работу строителей, но ускорить сооружение собора не смогла. Лишь на четвертое лето, в 1478 году, удалось завершить своды храма и возвести барабаны четырех угловых куполов.
В один из таких дней внутрь храма пришел Ермолин. Пришел скрытно, когда каменщики полдничали. Уж очень не хотелось Василию Дмитриевичу встречаться с итальянцем.
Несколько лет назад их познакомил дьяк Федор Курицын. Случилось это вскорости после приезда итальянца. Фиораванти вел себя надменно и важно, а говорить с Василием Дмитриевичем стал, будто с холопом своим неграмотным. Сославшись на занятость, Ермолин заторопился поскорее уйти. Хотелось, ох как хотелось поговорить с иноземцем, порасспросить о многих вещах, о жизни в Италии, о тамошних «архитектонах», разузнать, какие книги читают сейчас в Европе, но гордость не позволила Василию Дмитриевичу унизиться перед еретиком. Так знакомства и не получилось.
Потом они еще несколько раз встречались на кремлевских улицах, но только раскланивались.
Василий Дмитриевич уговаривал себя, что поступает так лишь потому, что не пристало ему беседовать с человеком латинской веры. Однако где-то очень глубоко в душе таил он обиду на Аристотелево чванство.
Не пойти в собор Ермолин не мог. Уж больно хотелось посмотреть, что и как сделал итальянец. Но вместе с тем он боялся, что если Фиораванти увидит его в храме, то расценит это как признание его, Ермолина, слабости. Потому и выбрал Василий Дмитриевич тот час, когда на стройке царила тишина.
Полный воздуха и света, новый Успенский собор внутри ничем не напоминал старые русские храмы. Не было в нем ни привычных хоров, ни массивных квадратных колонн, обычно деливших храм на маленькие, затененные пространства. Отличался новый собор и размерами — по ширине и длине был меньше постройки Кривцова и Мышкина, но все же превосходил собор Владимирский. Здесь было широко и просторно. Храм внутри напоминал Ермолину огромный зал, пригодный скорее для государева дворца, чем для молельного дома. «Палатным способом строен», — как определил для себя Василий Дмитриевич. Это ощущение дворцового помещения подчеркивали еще и четыре круглые колонны, увенчанные наверху огромными резными камнями. И эта резьба и сама форма колонн делали их похожими на четыре могучих расцветших дерева, подпиравших своды зала.