И опять Василий Дмитриевич с восхищением признал великое мастерство итальянца. Но к восхищению примешивалось и чувство горечи. В другое время он обязательно встретился бы с Аристотелем, поговорил бы с ним вечер, второй, третий, расспросил бы о многом. Только теперь ни к чему все это. А прослышав, что «крыж лятский» и резьбу на верхушке колони митрополит повелел срубить, дабы не вносили в православный храм еретического духа, Ермолин даже чуть пожалел итальянца: тяжело настоящему мастеру смотреть, как калечат его детище.
Фиораванти действительно целую неделю не выходил из дому, чтобы не слышать звонкий перестук молотков и веселые голоса каменотесов.
Эти голоса, этот стук преследовали его всюду. Он даже пытался, лежа на кровати, сунуть голову под подушку. Но и там казалось, что кто-то весело звенел маленькими молоточками. Однако просить заступничества государя, убеждать, доказывать Аристотель не захотел. Он очень устал.
Так и простоял почти законченный и неосвященный собор до весны 1479 года.
Весной приехали бойкие новгородские мужики и привезли на подводах листы белого немецкого железа. Новгородцы быстро обшили крышу досками, а сверху уже наложили железные листы. Опытные верхолазы укрепили на куполах огромные кованые кресты, изготовленные за зиму государевыми кузнецами, и покрыли купола тонким слоем золота.
Сияние золотых куполов было видно далеко окрест. И приближавшиеся к городу путники по этим сверкающим огонькам знали: там Москва, там сердце земли русской. Начиная от великого князя и кончая последним холопом, все в один голос утверждали: «…Церковь чюдна вельми величеством, и высотою, и светлостью, и звонностью, и пространством, такова же прежде того не бывала в Руси, опроче Владимирскоя церкви». И эти слова летописец навечно внес в историю Русского государства.
Строгий и величественный собор горделиво возвышался над всеми окружающими зданиями. Благодаря простоте и лаконичности силуэта казалось, что высечен он из одной гигантской глыбы белого камня. А вместе с тем были в соборе необъяснимые легкость и нарядность, присущие только великим произведениям искусства.
Потом многие русские и нерусские мастера неоднократно пытались подражать Успенскому собору, копировать творение мудрого итальянца. Но никому никогда так и не удалось превзойти шедевр Фиораванти…
Ранним майским утром, лишь только взошло солнце, Аристотель пришел на свидание с храмом. Ему захотелось одному, в тишине посмотреть, полюбоваться на свое, быть может, последнее детище. Окончание работы принесло с собой грустное ощущение давящей пустоты в сердце. И в эту пустоту вдруг хлынули мысли о прожитой жизни, о приближающемся конце, о тех желаниях и планах, которые он так и не сумел еще исполнить.