Кремлёвские мастера (Овсянников) - страница 71

Когда познакомился Ермолин с Вассианом Рыло? Видимо, в те годы, когда последний был игуменом Троице-Сергиева монастыря (вплоть до 1467 года). Ведь дружба Ермолина с монастырем была, если можно так сказать, наследственная. И продолжалась она вплоть до самой смерти Василия Дмитриевича.

Вероятно, после смерти Ермолина все его бумаги и книги попали в монастырскую библиотеку. Именно там нашли его письмо к писарю Якову, там же в свое время обнаружили Ермолинскую летопись. Вместе с летописью в одном томе был найден и древнейший из известных нам списков рукописи Афанасия Никитина «Хождение за три моря».

Однако размаривающая духота вовсе не мешала Василию Дмитриевичу заниматься своим делом. Заранее все было продумано, взвешено, и сейчас он просто механически исполнял обязанности писца.

Неделю назад посланец Вассиана привез ему готовую копию Ростовского летописного свода, доведенного до 1461 года. А дальше все записи были исполнены, как и велел Василий Дмитриевич, на отдельных листах. Вот с этих-то листов и переписывал Ермолин в книгу, добавляя строки о своих работах. Делал не спеша, ибо торопиться ему теперь все равно было некуда. Никто никуда его не звал, и никаких строительных работ он давно уже не вел.

Прежде чем начать переписывание очередного рассказа о событиях за год, Василий Дмитриевич примеривался, присматривал, куда получше вставить сообщение о себе самом. И тогда снова в памяти возникли прожитые годы, полные радости, тревог и переживаний. От всех этих воспоминаний Василий Дмитриевич так разволновался, что даже писать не мог. Последние вставки в летопись сделал лишь через много недель, когда совсем успокоился.

Записывал все строго, скупо, без излишних подробностей. Делал это так потому, что теперь, на склоне лет, очень твердо понимал — не перечень обид и ссор должен оставить потомкам, а свидетельство о своем времени и о своем труде для общего блага. И чем внимательнее присматривался он к объемистому тому, чем тщательнее перечитывал собственноручно написанные строки, тем сильнее становилось ощущение, что он, Ермолин, прожил свои годы не зря. При нем окрепшая Москва снова стала строиться из камня, а русские люди вспомнили о памятниках своего славного прошлого. И не просто вспомнили, стали заботиться о них. А он, Ермолин, не просто жил в это время. Он был первым, кто своими руками обновлял древние храмы владимирской земли, первым, кто после очень долгого перерыва стал резать фигуры из белого камня, и, наконец, именно он, и никто другой, возвел первую в Московском государстве величественную одно-столпную палату. Наверняка он сделал бы и еще больше, если бы не великий князь, не распри и хитрости…