Повторяю: молодой и полный энтузиазма эксперт в области микроволнового излучения, инженер, идет к знаменитому Гамову, который предсказал микроволновое излучение, оставшееся от Большого взрыва и являющееся лучшим подтверждением верности теории о происхождении и эволюции Вселенной, и спрашивает: “У вас не найдется проекта для такого инженера, как я?”, а Гамов по некоей непонятной причине отвечает: “Нет”.
Эта досадная история определила всю дальнейшую научную карьеру Джо. После странного отказа профессора Гамова Джо начинает заниматься атомной физикой, работает над концепцией мазера [по-английски maser, название дано по первым буквам словосочетания Microwave Amplification by Stimulated Emission of Radiation] — усилителя микроволн с помощью вынужденного излучения, или, в более современной формулировке, квантового генератора микроволн на основе эффекта вынужденного излучения, и уже в 1951 году проводит первую публичную презентацию, содержавшую все его основополагающие идеи. С этих пор Джо получает признание – правда, не всеобщее – как независимый, самостоятельный соавтор открытия предшественника лазера [по-английски laser, Light Amplification by Stimulated Emission of Radiation – усилитель света с помощью вынужденного излучения]. Если бы судьба распорядилась иначе, за это открытие ему тоже могли бы дать Нобелевскую премию. И он получил бы патенты. И, соответственно, деньги. Джо едва было не добрался до самой вершины. Подобно Шеклтону[17], он несколько раз становился “почти первым”: почти первым увидел Большой взрыв, почти первым запатентовал мазер, почти первым обнаружил гравитационные волны. Он и прославился именно благодаря этому “почти”. Объясняя в интервью Кипу свое желание после постигшего его разочарования в истории с мазерами заняться исследованиями в области теории относительности, он вскользь, однако без всякой иронии, замечает: “Мне казалось… эээ… что в ней нет никаких, эээ… особо спорных моментов”.
На черно-белых фотографиях он склоняется над своим цилиндром: пышные, зачесанные назад волосы цвета перца с солью, белая рубашка с коротким рукавом, очки в черной квадратной оправе. Он закрепляет в середине цилиндра кварцевые кристаллы, которые, сжимаясь в результате резонансных колебаний антенны, производят электрическое напряжение – и ток течет по проводам от антенны к электронному оборудованию, записывающему звучание этой гигантской струны. Это был весьма скромный, нетребовательный измерительный прибор. Антенна Вебера в университетской лаборатории Мэриленда помещалась в небольшой комнате и легко управлялась одним-единственным человеком. Создал он и другие антенны, установленные (примерно в миле от кампуса) в строении, смахивавшем на гараж. Позже, для уверенности при фиксировании синхронных событий, Вебер разместил свою антенну в Аргоннской национальной лаборатории близ Чикаго, на достаточно большом расстоянии от мэрилендских антенн, чтобы исключить такие источники сигналов, как, к примеру, автомобильные аварии и грозы. Он продумывал все до мелочей. Он был гениальным, упорным и дерзким. Его антенны не стоили больших денег. И они работали. Звучали изо дня в день, словно бы откликаясь на многочисленные сигналы, посылаемые нашей Галактикой. Вселенная вознаграждала ученого за старания шумным небом. Он даже не пытался идентифицировать источники. В отношении этого Вебер был агностиком – пускай, мол, разбираются теоретики. Он указал новые пути и экспериментаторам, и физикам-теоретикам, совершив одно из важнейших экспериментальных открытий века. Да, это заняло десять лет – немало, но все же не сто, как предсказывали скептики! – однако в итоге эксперимент, поставленный Вебером с небольшой командой единомышленников, завершился успешно.