– Что же писать? – спрашивает Софья Андреевна.
– Напиши, что умер и похоронен, – смеется Л.Н.
Говорил о Ги де Мопассане:
– У него были задатки глубокой мысли, наряду с этой распущенностью, половой. Он удивительно умел изображать пустоту жизни, а уметь это может только тот, кто знает нечто, вследствие чего жизнь не должна быть пустой… Вот как Гоголь, например. Удивительный писатель!
Заговорил Л.Н. о Мопассане в связи с воспоминаниями, в которые пустились Татьяна Львовна и Сергеенко, о том, как они когда-то вместе писали пьесу[47]. Тип героини пьесы был срисован с умершей в Париже молодой талантливой русской художницы Марии Башкирцевой (автора известного «Дневника»[48]). Татьяна Львовна вспомнила, как Башкирцева, не называя своего имени, интриговала Мопассана остроумными, интересными письмами; он же отвечал ей письмами грубыми с предложением свиданий и т. д.
Говорил Л.Н., что не понимает современных философствующих писателей: Розанова, Бердяева.
– Чего они хотят? – спрашивал он.
Коснулись вопроса об отношении этих писателей к Владимиру Соловьеву. Л.Н. сказал, что в энциклопедическом словаре читал недавно статью Соловьева по религиозному вопросу и статья ему не понравилась.
Говорили о писателе Арцыбашеве:
– Да, кое-что читал. У него талант. И не меньше, пожалуй, если не больше, чем у Андреева.
Декламировал и хвалил «Silentium» Тютчева, стихи, напечатанные в «Круге чтения».
– Это образец тех стихотворений, в которых каждое слово на месте!
Потом декламировал пушкинские «Когда для смертного…».
– Этот молодой, не удивительно, – говорил Л.Н. о Пушкине, – но Тютчев! Я его видал и знал. Это был старичок, тихонький, говорил по-французски лучше, чем по-русски, и вот такие стихи писал!..
Оживился вечером, и так хорошо шла беседа. Спросил Татьяну Львовну, когда она едет.
– Через два дня.
– Ну, значит, нам еще можно не танцевать?
– Можно!
Сам предложил завести граммофон.
– Можно, Лев Николаевич, поставить Патти?
– Ну, Патти так Патти!
Однако, уйдя в кабинет, через десять минут запер дверь из гостиной в зал. Только когда раздались звуки его любимого штраусовского вальса «Fruhlingsstimmen», снова распахнул обе половинки двери.
6 октября
После болезни Л.Н. еще слаб. Ходил гулять утром. Ни за что не хотел дать Илье Васильевичу вынести ведро с нечистотами, вынес сам, как всегда. Утром позвонил: два звонка. Я пришел, он смеется над сигнализацией.
Показал ему фотографию матери и брата, которую сегодня от них получил.
Л.Н.:
– А-а-а! Это мне очень интересно. Какая она свежая! А он что же?
Я объяснил.
После завтрака Л.Н. пошел было гулять, но вернулся и велел сказать, чтобы седлали лошадей и что он поедет верхом. Сопровождал его я.