— Тебе что, кофе или чай?
Почему он так разволновался, услышав, как этот уже знакомый голос звучит в его комнате, куда, кроме него, не входила ни единая живая душа? Еще миг назад он, наверное, обиделся бы на то, что она не подошла поцеловать его, но сейчас понимал, что так, пожалуй, и лучше; лучше, что она суетится в комнате, открывает ящики, вот подала ему шелковый, цвета морской волны халат.
— Этот наденешь?
На ногах у нее были мужские тапки без задника, слишком большие для нее, и потому она ходила, шаркая подошвами.
— Что ты обычно ешь на завтрак?
Он ответил умиротворенно, спокойно:
— Когда что. Обычно, если я голоден, я спускаюсь в драг-стор.
— В железной коробке я нашла чай и кофе. Ты ведь француз, и я на всякий случай сварила кофе.
— Я схожу купить хлеба и масла, — объявил он.
Он чувствовал себя безумно молодым. Ему хотелось выйти, но это было не так, как вчера в «Лотосе», когда он не смог пройти и ста метров.
Теперь она была у него. И он, который всегда был очень педантичен, пожалуй даже несколько чересчур, когда дело касалось туалета, едва не выскочил из дому, не побрившись, в домашних туфлях, как это делали, вспомнил он, некоторые обитатели Монмартра, Монпарнаса и простонародных кварталов.
У этого осеннего утра был привкус весны, и он удивился, обнаружив, что тихонько напевает под душем; Кей застилала постель и машинально вторила его песенке.
Ощущение было словно он сбросил с плеч огромное бремя лет, которого вроде бы не замечал, но которое давило его и заставляло сгибаться.
— Ты не поцелуешь меня?
Перед тем, как отпустить его, она протянула ему губы. На площадке Комб остановился, развернулся и открыл дверь.
— Кей!
Она все стояла на том же месте и смотрела ему вслед.
— Что?
— Я счастлив.
— Я тоже. Иди…
И больше ничего не надо было говорить. Это было так ново.
И улица тоже была новая, верней, он узнавал ее в общих чертах, но теперь она открывалась с какой-то неведомой точки зрения.
К примеру, драг-стор, где он так часто поглощал в одиночестве завтрак, читая газету. Сейчас он взглянул на нее с радостной и сочувственной иронией.
На несколько секунд он, растроганный, остановился, чтобы полюбоваться шарманкой, причем мог бы поклясться, что это первая шарманка, которую он видит в Нью-Йорке, да нет, пожалуй, с самого детства.
И так же было внове покупать еду у итальянца не на одного себя, а на двоих. Он набрал кучу всяких закусок, на которые Прежде даже не смотрел, но сейчас ему захотелось заставить ими холодильник.
Руки у него уже были заполнены хлебом, маслом, молоком, яйцами, а теперь он взял еще и это. Уже выходя, он спохватился: