Упс! Эту красоту запекать следует, а у меня только костерок в очаге открытом. Полезла исследовать посудный ящик. В свой прошлый визит на Лавиньш «братец» жил один, и ждать, что у него будет большой ассортимент утвари, не приходилось. Но вдруг найдется что-то подходящее? Мне повезло. Не знаю, для чего предназначался этот керамический горшок, но для моей цели он подходит.
Помыла тщательно, ещё и магией прошлась, чтобы наверняка был чистым, и поставила в него на перевёрнутую пиалу тарелку с моими тыковками. Водрузила это сооружение в середину углей, заранее подготовленных, и плотно накрыла подходящей крышкой. Угли подгребла повыше к стенкам и облегчённо вздохнула — должно получиться.
— Что тут вас? — спросила у друзей, входя в салон и вытирая мокрые руки захваченным из кухни полотенцем.
На меня даже не оглянулись. Страж и кот сидели на ковре и внимательно слушали рассказ мальчишки, которого благополучно освободили из сумы. Пленника успели вымыть, обсушить и одеть в чистую одежду Инка. Длинные рукава и штанины, чтобы не мешали, подвернули. Лишнего халата в доме не нашлось, поэтому рассказчик был укутан в плед.
Понимая, что мешать не стоит, я тихонько присела у стены слушать печальную историю.
— Бабушка, когда сердилась на маму, так и называла её «последовательница Пресветлой», — заметив недоумение Инка, объяснил: — Женщина, родившая вне брака. Хоть и был я косроковичем, бабушка меня любила. Знаю семьи, где дочерей с новорожденным выгоняли из дома, лишая поддержки семьи. Потом бабушка заболела. Я старался облегчить её страдания, но она всё равно умерла.
Мальчик, погрузившись в грустные воспоминания, замолчал и несколько раз сдержанно всхлипнул, утирая слёзы рукавом. Собрался, вздохнул глубоко и продолжил.
— Пока бабушка была жива, мы не бедствовали. Я не сказал, что она повитухой была? Лучшей в нашем квартале. За ней даже из других районов Столицы посылали. Женщины доверяли ей больше, чем целителям, — и опять грустная пауза в рассказе, шмыганье носом и слёзы на щеках. — Мама старательно растягивала сбережения, оставшиеся от бабушки, но они закончились. Меня даже учеником никто брать не хотел. Мал ещё, говорили, но я-то понимал, что причина в другом. Плохой приметой считается впустить в дом такого, как я. Маму тоже не хотели нанимать, даже на самую грязную работу. Наверное, поэтому она и приняла решение… Посадила меня подле себя, обняла и сказала: «Ты должен меня понять. Только по нужде я иду на улицу. Не выжить нам иначе. Давай договоримся. Когда буду возвращаться в дом с мужчиной — уходи. Днём гуляй где-то, а ночуй в сарайчике во дворе. Сделай там себе лежанку, запирайся изнутри и спи спокойно». И ушла на улицу. Я собрал свои вещи, одеяло, гамак и перетащил всё в сарай. Решил, что не буду туда-сюда кочевать, а буду жить там всегда. Мать вернулась быстро и не одна. Не заходя в дом, мужик остановил её у моего убежища и сказал: «Я вижу, что ты впервой на промысел вышла. Нужда погнала? Бывает. Слушай сюда. Не надо тебе этим заниматься. Жить вместе будем. С голоду умереть не дам ни тебе, ни приблуде твоему. Но будь послушной и кроткой. Иначе сам отведу на улицу или продам в дом удовольствий. Поняла?». Мать что-то согласно пискнула в ответ. Как я тогда жалел, что мал и слаб. Жалел, что не могу защитить её от нахала. Жалел, что не скоро ещё войду в силу и смогу содержать нас достойно. Так началась новая жизнь. Вначале даже неплохо было. Правда, в дом я уже не заходил и старался почаще уходить со двора, чтобы не попадаться жильцу на глаза.