— Нет.
— Подумай. Вспомни. Это очень важно.
— Было однажды, — сказал Иван Макарович, — по саду бегал, дочку догонял. Резкая боль, в глазах потемнело. Но — быстро прошло.
— Почему ж в больницу не обратился?
— Ну, знаешь ли, если по всяким пустякам. Да и некогда мне. Страда у меня.
— У всех страда, — сказал доктор Болотный и поднялся. — Вот так и бывает: сперва некогда, потом поздно. — Он позвонил, и в палату вошла сестра. — Кардиограмму, кровь на общий анализ, рентген, — приказал он ей, — и все, что полагается в таких случаях.
— Хорошо, Константин Петрович. Будет сделано.
Доктор уже дошел до двери, но Иван Макарович остановил его:
— Подожди, Костя. Как долго я все-таки буду здесь лежать? Домой ведь как-то надо сообщить.
— Уже сообщили.
— Оперативно работаете.
— Фирма. Так что ни о чем не волнуйся. Спи. Сон, как ты, наверное, знаешь, лучшее из лекарств.
Доктор Болотный ушел, и остался Иван Макарович один в палате. Вернее, это была даже не палата, а скорей реаниматорская. Он видел однажды такую по телевизору. Весь угол был занят какой-то непонятной аппаратурой, перевитой, как змеями, гибкими шлангами, Один аппарат похож на большой насос.
«Неужто это и есть искусственное сердце? — с ужасом подумал Иван Макарович. — А вот эти мехи — это легкие?»
Впечатление было такое, что он попал в какую-то страну роботов, которые вот сейчас зашевелятся и начнут действовать самостоятельно. Что они сделают тогда с ним, с живым и непонятным для них человеком, лишенным машинной логики?
— Стой! Стой! — сам себе приказал Иван Макарович. — Ведь так невесть куда можно занестись.
Усилием воли он переключил свои мысли на другое: как там в колхозе? Мирно ли закончился праздник? Начали ли уборку картошки? Картошка в отличие от зерновых нынче не уродилась, поэтому и предстояло убрать ее так, чтоб не потерять ни единого клубня. Первым делом засыпать на семена…
Перед уходом с дежурства Костя Болотный опять заглянул к Ивану Макаровичу.
— Ты еще не спишь?
— Да вот что-то не спится на новом месте.
— Хочешь, снотворное дам?
Но и сонная таблетка не помогла. Иван Макарович тихо лежал, смотрел в белый потолок, стараясь ни о чем не думать. И вдруг, будто он сидел вот здесь, рядом, услышал голос Федора Драча: «Умру, что после меня останется?» Федора-то он утешал — всегда со стороны легче, — а самого себя чем утешишь?
«Ладно, давай разберемся спокойно, без эмоций».
В нем как бы появилось два человека: один задавал вопросы, другой отвечал.
«Как ты жил? Что ты сделал? Что у тебя было хорошего в жизни и что плохого?»
Он перебирал в памяти всю свою жизнь, будто песок пересыпал меж пальцами. Всего было. И хорошего и плохого — разного. А чего было больше? Ну, война, послевоенный голод, неприятности по работе, непогодь — мало ли чего? Но ведь было и хорошее!