Надежда замолчала, задумчиво глядя в окно, где билась, трепетала на ветру ветка березы. Молчал и Иван Макарович.
— Ну, я пойду, — сказала Надежда. — Работа не ждет. Да и Катька взаперти мается… — Она поцеловала его, как маленького, в макушку и легонько оттолкнула от себя: — Выздоравливай, Ваня.
— Погоди! — он прижался щекой к ее теплой, ласковой руке, попросил: — Прости меня, Надя. Если можешь — прости.
Только что прошел дождь, умыл пыльные дороги и тротуары, освежил зелень газонов, наполнил воздух запахом парной, раздобревшей земли.
Доктор Болотный шел не спеша домой, наслаждаясь всем этим чистым, обновленным миром, как вдруг услышал рядом с собой скрип тормозов. Расплескав грязную лужу, впритык к тротуару остановилась райкомовская «Волга».
— Константин Петрович! — раздался из нее голос. — Садитесь, подвезу.
— Спасибо, Анна Максимовна. Я почти дома.
— Садитесь, садитесь, разговор есть…
Когда он уселся, едва втиснувшись своим грузным телом на заднее сиденье, секретарь райкома спросила:
— Как там наш Исачкин? Что с ним?
Доктор Болотный почесал глубокие складки на лбу:
— Задал нам задачку Иван Макарович. Понимаете, осколок мы у него обнаружили.
— Осколок?! — вскинула удивленные брови Анна Максимовна. — Откуда он?
— Видать, с войны.
— С войны?! Столько лет…
— В том-то и дело. Сидел, сидел тихо, а теперь вот зашевелился… Он ведь мальчишкой партизан переводил через минное поле, ну и подорвался. Несколько осколков тогда из него извлекли — оказывается, не все…
— И где этот осколок?
— В двух-трех миллиметрах от сердца.
— Так почему же его тогда не вынули? Не заметили, что ли?
— Может быть, не заметили, может, не решились. Ведь делали операцию в полевых условиях. Партизанский госпиталь. Вынули, что могли вынуть.
— Выходит, все эти годы Исачкин жил с осколком под сердцем? — удивилась Анна Максимовна.
— Жил и не знал, что достаточно одного лишь неосторожного движения… Или сильного волнения.
— Но я ведь тоже ничего не знала, — помолчав, проговорила Анна Максимовна.
— А при чем вы? — Доктор Болотный, взглянув в окно, попросил остановить машину. — Спасибо, что подвезли. Вот я и дома.
Он ушел, а черная райкомовская «Волга» еще долго стояла у его подъезда. Потом медленно покатилась под уклон.
Последние дни доктор Болотный находился в тяжком раздумье — сказать или не сказать об осколке самому Ивану Макаровичу? И что вообще делать с этим осколком? Оперировать? Каждая операция — риск. И не малый. А если… Ведь он столько лет жил с осколком, и тот ему ничуть не мешал? Не мешал до поры до времени. И вот же зашевелился. Есть ли гарантия в том, что осколок и впредь будет вести себя тихо? Нет таких гарантий. Что же в таком случае делать? Как убедить Ивана в том, что операция необходима? Согласится ли он? А может, вообще ничего не говорить про осколок? Пусть живет в счастливом неведении?