— Не порядок, нет, — засмеялся отец, — а отчего так? Не знаешь? Оттого, что государство с ними сразу расплачивается. Заработал — получи. А ты за три месяца уже задолжал и невесть когда рассчитаешься.
— Так ведь не я. Колхоз задолжал. С меня взятки гладки.
— Вот в том-то и дело, что каждый оправданье имеет: не я виноват, моя хата с краю. А раз ты бригадиру то должен с председателя спросить!
— «Должен, должен»! — передразнил его Саня. — А ты мне что за указ? Я сам тебя, если хошь, к любой стенке прижму.
— Меня?
— Тебя.
— Ты?
— Я.
Отец смеялся, но Леха заметил, как в глазах его, узких, кошачьих, загорелись зеленые огоньки, и это было не к добру. Правда, отец тут же и смирил себя, спросил добродушно:
— И что ж ты мне сделаешь, бригадир?
— А то! Сотки отберу — по миру пойдешь.
Отец перестал смеяться.
— Сотки отобрать не имеешь права.
— Имею! Раз не колхозник — сотки долой.
— У меня жена всю жизнь в колхозе.
— Жена не в счет. Жене мы оставим, а твою долю — даешь!
— Знаешь что, — сказал отец, — некогда мне с тобой басни баять. Иди ты, откуда пришел. Меня вон сын ждет.
Но так как Саня все еще мельтешился перед ним и грозил запечь туда, куда Макар и телят не гонял, отец не выдержал и расхохотался прямо Сане в лицо:
— Не дорос ты еще, Санечка!
Этот намек был для Сани смертельной обидой. Он весь побелел и вытянулся перед отцом, как перед генералом, а Леха еще подумал — сейчас честь ему отдаст. Но Саня честь не стал отдавать, а выхватил из кармана блокнот и ручку.
— Так, — сказал он, и голос его был как неживой, — так и запишем. «Тринадцатого июня, в воскресенье, в семь часов сорок минут утра лесник Михаил Старков оскорбил бригадира колхоза «Красный застрельщик» при исполнении им служебных обязанностей». Свидетели есть? — обернулся он. Но так как свидетелей не было, один Леха стоял столбом посреди двора, Саня захлопнул блокнот, сказал с угрозой: — Я теперь тебя, Мишка, и без свидетелей упеку. Теперь ты уж у меня ни в жисть не отвертишься. — И вдруг закричал: — Эй, люди, люди! Рятуйте — бьют!
На его крик прибежали с фермы доярки, и мать, не разобравшись, в чем дело, тут же накинулась на отца:
— Ты что это, а? Нашел с кем — с дураком связался? Да у него знаешь сколько по свету дружков? Рука руку моет. А у тебя? Один-единственный друг — лес дремучий. Ну, и ступай к нему. Собрался и топай! У, дурень, башка садовая!
Доярки решили помочь матери и тоже стали кричать, кто на Саню, кто на отца, и только Алиса стояла, как воды в рот набравши, тихая и печальная. Отец тоже молчал, лишь глядел куда-то поверх голов, в небо, и была у него в глазах такая тоска, что Леха понял: в лес ему пора, в лес, в болото, куда-нибудь, только б подальше отсюда.