– Да очень просто! Мы спросим его!
От этих слов в моём животе распространился неприятный холодок, и я поспешил сбежать от своего безбашенного друга, чтобы приступить к процедурам вживания в образ нищего попрошайки.
Я перестал умываться и даже мыть руки. Однако быстро понял, что мне всё равно надо с неделю поваляться в свинарнике, чтобы вернуть истинное ощущение сточной канавы. Вдобавок меня постигло разочарование: люди проходили мимо и ни один из них не бросил в мою грязную ладонь даже самой мелкой монетки. Плач, всхлипывания, мольбы, скулёж – ничто не приносило денег. Я по наивности полагал, что, повзрослев в этом теле, стал ещё умнее и изворотливее, значит, и милостыни смогу собрать в двадцать раз больше, чем удавалось мальчишкой. Но не тут-то было: скоро я понял, что если и можно получить чего-то в двадцать раз больше, то это пинков и ударов хлыстом. Может, дело во мне, подумал я. Для того, чтобы стать настоящим нищим, как и настоящим аристократом, недостаточно только одежды, манеры ходить или говорить. Здесь важно и твоё самоощущение, как ты думаешь. Я уже не думал как нищий полукровка, и другие, наверное, это подсознательно чувствовали.
Присмотрев подходящий для попрошайничества уголок возле постоялого двора рядом с рынком, я решил предпринять ещё одну попытку. В гостиницах всегда можно перекусить и выпить, а сытые и хмельные постояльцы охотнее открывают кошельки. Но меня тут же прогнал взашей дородный торговец, а потом я увидел здоровенного попрошайку-имперца, разъярённого, готового перерезать мне горло за попытку посягнуть на чужую территорию.
Я поспешил прочь, решив воспользоваться советом господина Фируза. Буду слоняться по улицам среди людей, особенно эльфов и полукровок, прислушиваться и приглядываться.
Никаких больших компаний эльфов на улицах я не встретил, и мне приходилось лавировать между группами по два-три человека. Оказалось, по указу короля Калиона эльфам вообще было запрещено собираться в количестве больше трёх человек. Ослушавшимся на первый раз полагалось наказание в двести ударов плетью, причём во время экзекуции левую руку раба прибивали гвоздями к столбу. Второй раз виновных оскопляли. Даже на похоронах раба можно было присутствовать и оплакивать покойного только четырём мужчинам и четырём женщинам.
Прислушиваясь к разговорам, я уловил все оттенки отношения к имперским господам: от насмешливого презрения до тлеющей ненависти. Но о бунте разговоров не шло.
Слоняясь по Ролону, я вдруг увидел Корина де Мозера, который прогуливался по набережной канала. С ним был молодой человек примерно моих лет, и поначалу я подумал, что это сын де Мозера, но вскоре понял, что как раз физического сходства между ними нет – эти двое, скорее, держались одинаково. Оба шли поступью хищников, обдумывающих очередное коварное убийство и рассматривающих весь мир как добычу. Я последовал за ними, вспомнив наш последний разговор с Рикусом. Я просто терялся в догадках: как, интересно, мой друг спросит у Корина, почему он хочет меня убить, и что тот ответит?