Проснулся от ощущения неловкости. Такое возникает у человека, почувствовавшего на себе чужой взгляд. Я никого не видел, ничего не слышал, и эта тревога вполне могла оказаться обычным следствием застарелых страхов и привычки к постоянной опасности, но мне всё равно было не по себе. Только стайка птичек неожиданно взлетела с веток, и я не мог не задуматься, что же их потревожило?
Опасаясь спугнуть неизвестного наблюдателя резким движением, я медленно сел.
Увидеть женщину мне удалось не сразу: она пряталась в кустах по ту сторону реки и, возможно, наблюдала за мной уже долго. Я оставался нагим, но нисколько не беспокоился, чтобы прикрыться. Её моя нагота тоже явно ничуть не смущала.
Когда мои глаза отыскали женщину, я ожидал, что она припустит бегом, как испуганная лань, но не тут-то было: она осталась в кустах, продолжая рассматривать меня, причём совершенно бесстрастно, словно сидящего на камне жука.
– Привет, – произнёс я на высоком.
Она промолчала.
– Есть хочу, – промолвил я на эльфийском, который ходит среди простых людей, для убедительности похлопав себя по животу.
И снова никакой реакции. То же молчание, тот же пристальный, но равнодушный взгляд. А потом она поднялась и исчезла.
Я не знал, как мне лучше поступить – схватить своё тряпьё в охапку и бежать, найти подходящий камень, рвануть за женщиной и раскроить ей череп, пока она не успела поднять тревогу? Беда в том, что ни то, ни другое решение мне не подходило – и удрать в своём нынешнем состоянии я далеко не смог бы, и справиться с женщиной в открытой схватке мне вряд ли удалось бы.
Холодок страха пробежал по моим напряжённым нервам, но скоро страх сменился безразличием. У меня не было оружия и не осталось уже ни сил, ни энергии, ни смекалки – ничего. И ничего этого не появится вновь, пока я не отдохну и не восстановлю хотя бы частично свои силы. Поэтому я не стал дёргаться, а снова растянулся на камне, вбирая в себя энергию солнца, и опять заснул.
Проснулся я уже в полдень, по-прежнему ощущая страшную усталость. Походило на то, что усталость останется со мной навеки. Хуже того, у меня решительно всё болело. Казалось, всё моё тело изнутри представляло собой сплошную рану.
Я соскользнул с камня и, не имея сил встать, подполз к реке, чтобы напиться. И увидел по ту сторону реки, как раз напротив кустов, в которых скрылась женщина, маленькую плетёную корзинку.
Я так привык всего бояться и держаться настороже, что первая моя мысль была, это ловушка. Оставила для меня приманку, а рядом затаился мечтающий о щедрой награде её злобный муженёк с топором в руках. Однако особого выбора у меня по-прежнему не было – мне было необходимо поесть. С трудом поднявшись, я вошёл в реку, добрёл до корзинки, сцапал её, торопливо засунул в рот лепёшку и, уже спеша назад, проглотил её, почти не жуя.