– Тебя, Рикус, тебя. Воина, смело вышагивающего в ожидании нападения, положив руку на эфес.
– Точно! Но тот, кого мне следует изобразить, провёл всю свою жизнь в тиши кабинетов и за надёжными стенами имперского казначейства. Он живёт в мире цифр, а не активных действий и привычен не к шпаге, а к перу. Сутулится, оттого что вечно горбится над чернильницей, пальцы скрючены, словно между ними зажато перо, глаза подслеповаты из-за постоянного чтения бумаг в неровном свете свечей. Чтобы разобрать буквы и цифирь, бедняге приходится наклоняться к бумаге или подносить её к глазам. Однако, что ни говори, он представляет особу императора в своём деле, и потому эта жалкая канцелярская крыса буквально раздувается от осознания собственной значительности.
Слушая Рикуса, я не мог не восхититься, признавая его правоту. В который раз взглянул на себя, сравнивая с ним, и приуныл: как был в прошлой жизни неудачником, так и тут остаюсь им. Хотя стоит ли делать такое сравнение? Например, как раз если сравнить меня нынешнего с тем тюфяком, которым я был в прошлой жизни, то я уже совершил немыслимое превращение в разбойника, о котором знает и говорит целая страна!
– А теперь, бастард, присмотрись к слуге, к его нерешительной походке, к тому, как он опускает глаза, поймав на себе взгляд любого вышестоящего, как вздрагивает от резкого замечания.
Но в конце-то концов я тоже стал опытным актёром! Разве мне не доводилось умело играть роль отщепенца или выдавать себя за целителя? А кузена благородного господина? Уж надо думать, справиться с ролью какого-то там слуги будет нетрудно…
Я продемонстрировал свои возможности Рикусу.
– Нет, нет, несчастный тупица! Предполагается, что ты слуга, а не пронырливый нищий. Слуги послушны господам, но это не жулики, норовящие вышибить из них слезу!
После нескольких дней тренировок, оставив инспектора и его слугу в руках наших сообщников-бандитов, мы отправились в горы, прихватив одежду и бумаги пленников.
Чтобы сделать шевелюру Рикуса похожей на инспекторскую, я выкрасил его волосы особым отваром коры. После этого его чёрные как вороново крыло волосы стали серыми с проседью. Не забыл изменить цвет и своих волос. Ещё понюхал щепотку цветочной пыльцы, от которой мой нос раздулся, а черты лица исказились. Вообще-то слуг всё равно никто не запоминает, но на всякий случай я хотел быть уверенным: если что, будут искать малого со здоровенным носом.
Мой друг не расставался с моноклем. Во-первых, он входил в образ, а во-вторых, тоже хотел остаться неузнанным, если доведётся попасться на глаза кому-нибудь из служащих монетного двора потом в привычном образе аристократа. Рикус даже сочинил историю, с помощью которой намеревался ограничить наши контакты со служащими монетного двора. Он понимал, что тамошний управитель наверняка станет всячески обхаживать инспектора, чтобы расположить его к себе, будет поить вином, может, предлагать ему услуги красивых женщин. Поэтому решил сказать сразу, что спешит завершить проверку и к сроку представить отчёт императору.