События в Ролоне не только имели место несколько лет назад, но и к тому же произошли далеко отсюда, так что вроде у меня не было оснований чего-либо опасаться. Да и, признаться, на ярмарку меня тянуло, ибо, будучи на протяжении трёх лет погружённым в эльфийский мир, я продолжал оставаться наполовину имперцем, а своей второй сущностью – человеком с Земли двадцать первого века.
За прошедшее время я вырос на полтора десятка сантиметров и прибавил в весе килограмм десять – только во время странствий с целителем стал наконец хорошо питаться. С Пипусом мы часто жили впроголодь, а в странствиях с друидом мы по-настоящему пировали. Частенько нас приглашали на деревенские праздники, где потчевали курятиной, свининой и утятиной, а также разнообразными кашами и орехами.
Необычными зрелищами и запахами сармийских приправ я мог наслаждаться, лишь улучив свободную минутку. Целитель прибыл сюда, чтобы продемонстрировать свои искусство, умения врачевателя и магию, я же выступал в качестве его помощника. Если дела шли ни шатко ни валко и толпу привлечь не удавалось, я порой изображал больного и громко жаловался на боль и шум в голове. Когда собиралось достаточно народу, целитель бормотал заклинания и вытаскивал у меня из уха змею. Стоило людям увидеть чудесное исцеление, как обычно в толпе находились те, кто был готов заплатить и за своё лечение.
Однако целитель не брался врачевать всех подряд. Он имел дело лишь с теми больными, которым действительно мог помочь. И никогда не требовал платы, если пациенту нечем было заплатить. Это было очень благородно, но, увы, оно не пополняло наши карманы.
На свободном от строений холме росла высоченная сосна. Когда я предлагал прохожим спор, обещая за плату забраться на верхушку дерева, многие соглашались. Высокий длинноногий парень, каким я стал, по их мнению, не смог бы ловко вскарабкаться по голому стволу к далёкой, теряющейся в небе кроне. Однажды, взобравшись на вершину и глянув вниз, я заметил, что на меня уставился какой-то имперец. Причём, судя по одежде, не простой торговец или управляющий имением. Правда, наряд его был не из тех, в каких аристократы щеголяют по улицам, а более суровый, пригодный для странствий и походов. Физиономия у него была под стать наряду, черты лица злобные и резкие, жёсткий прищур, ухмылка видавшего виды человека. Пока он смотрел на меня, к нему подошёл другой имперец и остановился рядом. Я чуть с дерева не свалился, когда узнал его. То был Рикус, аристократ, художник-бретёр, однажды спасший меня от неминуемой смерти.