» Я пережил сильнейшие эмоции, но мне трудно сейчас передать свой восторг. Позже я сравнивал версию Кирия с шестью переводами признанных мастеров, включая Пастернака, и с десятками дилетантских в Интернете. Перевод Кирия был абсолютно конгениален: максимально точен по смыслу, безукоризненно отточен по технике исполнения и поразительно современен. Мы долго говорили о поэзии, я спросил невзначай: «Объявил голодовку?» Он помолчал и серьезно ответил: «Ты ведь знаешь, со здоровьем у меня не очень. Вот я и решил: стану железобетонным и противоатомным». Вскоре после этого он уехал в свою крымскую станицу Зую, а через какое-то время я стал собираться в первую командировку в Германию, в Кёльн — заместителем редактора журнала «Советский Союз сегодня», выпускавшегося под крышей посольства. След Кирия потерялся. Остались некоторые переводы и замечательный, неповторимый 66-й сонет Шекспира. Сильным поэтом-лириком «Фотона», мастерски владевшим классическими формами стихосложения и несколькими современными языками, начиная с итальянского, был Алёша Бердников, переводивший Петрарку и Павезе. По словам Куприянова, он уехал потом в Канаду к одной из своих поклонниц. Да, у каждого поколения свои таланты. В конце 80-х одна юная выпускница филфака МГУ, приехавшая на стажировку в Мюнхен, прислала мне диск со своим переводом «Фауста». Я долго не удосуживался познакомиться с её работой, но, когда прочитал, восхитился не только смелостью дерзания, но и качеством исполнения. Пастернаку было бы не стыдно подписаться под таким переводом. И всё же досадно, что в целом беднеет язык современников, «обогащаясь» за счёт блатной лексики и иностранных заимствований, порой чудовищных по способам их перенесения в нашу речь. От безграмотности депутатов, менеджеров и торговцев рождаются словесные франкенштейны, слепленные из кусков разноязычной лексики. «Гроссмарт»… голова немецкая, хвост английский. Подобными уродцами до предела насыщен лексикон российских граждан. Должно быть, из-за этого оскудения дикторы и гости телевидения заполняют пустоты бесконечными «ааа», «эээ», «да?», «короче», «круто», «также», процент которых в речевой субстанции просто пугает. Не покарал бы нас Господь за столь кощунственное отношение к собственной речи и не наслал бы на нас новое Вавилонское столпотворение!
Мою дипломную работу, а также переводы некоторых других рассказов и эссе Кафки в том же 64-м передала в редколлегию «Нового мира» во главе с Александром Трифоновичем Твардовским преподавательница французской литературы в Инязе Инна Дмитриевна Шкунаева. Список подготовленных для печати переводов был завизирован заведующим отделом публицистики А. М. Марьямовым. Общая обстановка литературной оттепели, казалось бы, позволяла открывать для советских читателей новые неизвестные или малоизвестные зарубежные имена. Но в то же самое время в СССР обострялась борьба с инакомыслием. Советская партийная номенклатура продолжала травить «либералов и западников» в «Новом мире», и до окончательного разгрома редколлегии, сформированной Твардовским, было уже недалеко. Порой травля приобретала характер гротеска. В феврале 70-го цензура поставила в упрёк журналу цитату из И. С. Тургенева, считавшего, что Россия достаточно сильна, чтобы бояться чужого влияния. Цитату объявили