, как будто на цитаты был установлен срок годности. Журнал «Огонёк» тогда же уточнил: в царской России
влияние заграницы носило положительный характер (ну, понятно: распространялся марксизм), сегодня же
влияние заграницы — это яд буржуазии. «Каждый из нас пишет по велению сердца, а сердца наши принадлежат партии», — разъяснял Нобелевский лауреат Шолохов суть новых отношений между властью и законами художественной правды. В моду входила полуправда. Для переводов произведений Кафки не было места не только в советской литературе, но и в советской периодике. Отмечу, что распространившуюся позже характеристику — «сны-кошмары» не следует превращать в клише, особенно с акцентом на последнем слове. Рассказы Кафки напоминают записи снов, увиденных подсознанием как реальность. Действия его героев иррациональны, но подчиняются логике ощущений, рождённых в реальной действительности. Проекция этих ощущений на ассоциации подсознания усиливает эффект фантастичности: образы, хранимые памятью как не связанные между собой отпечатки реальных проявлений человеческой натуры, оживают и становятся главными участниками новой действительности. Реальное и привидевшееся сливаются в единое целое, но при этом в поведении главных героев Кафки всегда доминирует логика добра.
«Процесс» Кафки я прочитал в оригинале еще в 62-м и навсегда запомнил, как описал он выступление Йозефа К. перед толпой (цитирую по переводу, изданному в Турине с предисловием Георгия Адамовича без указания имени переводчика, даты публикации и ссылок на авторское право): «Теперь он очутился лицом к лицу с толпой. Неужели он неправильно оценил этих людей?… Неужто все они притворялись, а теперь, когда близилась развязка, им притворяться надоело? И какие лица окружали его! Маленькие чёрные глазки шныряли по сторонам, щёки свисали мешками, как у пьяниц, жидкие бороды топорщились; казалось, запустишь в них руку — и покажется, будто только скрючиваешь пальцы впустую, под ними — ничего. А из-под бород — и для К. это было настоящим открытием — просвечивали на воротниках знаки различия… И куда ни кинь глазом — у всех были эти знаки. Значит, все эти люди были заодно, разделение на правых и левых было только кажущимся, а когда К. обернулся, он увидел те же знаки на воротнике следователя». В этой мрачной картине было что-то от советской системы, нечто неуничтожаемое, переходящее из одной жизни в другую. Но хрущёвская оттепель создавала иллюзию возрождения, тени прошлого не казались такими страшными, как сразу после 20-го съезда КПСС. Прозрение снизошло на людей подобно весеннему ливню. Одних он основательно промочил, другим щедро плеснул за шиворот, третьих чуть окропил. Нам — студентам — и этого было достаточно.