Три Германии. Воспоминания переводчика и журналиста (Бовкун) - страница 46

26 декабря 1967 г. Главный редактор «Нового мира» А. Т. Твардовский Е. Бовкуну: «… Женя! Не падайте духом! Временные неудачи не должны обескураживать представителей нашего цеха. У нас еще будет возможность продолжить сотрудничество. Всяческих удач в наступающем — 1968-м году!» А. Твардовский

С «Наместником» в «Новом мире» и «На Таганке». Едва закончив дипломную работу, один экземпляр которой ушёл в «Ленинку», я ощутил готовность взяться за решение не менее сложной переводческой задачи. А тут как раз Ник Ник дал почитать привезённую из Германии пьесу Рольфа Хоххута «Наместник», написанную ритмизованной прозой, местами переходящей в верлибр. Я испытал восторг. Документальная драма была настолько крупномасштабной, что немецкий режиссёр Эрвин Пискатор ставил её на берлинской сцене в течение двух вечеров. У меня, разумеется, не было предварительных договорённостей ни с театрами, ни с издательствами, но в то время я думал об одном: «Смогу ли? Получится ли?» Содержание «Наместника» (конкордат папы с Гитлером и трагедия одиночного сопротивления чудовищной машине Освенцима) настолько захватило меня, что я тут же приступил к переводу первого акта, а второй, действие которого происходило в Риме, предложил перевести вместе со мной Алёше Бердникову, поступившему в Иняз, чтобы читать в оригинале Данте, и прекрасно знавшему итальянские реалии. Переведя драму на одном дыхании в последние месяцы учёбы в институте, я вынужден был, однако, заняться поисками работы. Министерству мелиорации и водного хозяйства нужен был переводчик для работы в Конго, и с благословения Бунина я уехал строить водопровод под Браззавилем, рассчитывая закрепить там второй язык. Командировка длилась 13 месяцев. Я забыл о «Наместнике», но, вернувшись в Москву, узнал, что переводом заинтересовался Александр Трифонович Твардовский. Рукопись передала в «Новый мир» Инна Дмитриевна Шкунаева, с которой мы много говорили о «декадентской литературе» прошлого и репрессированных советских поэтах. Однажды она спросила: «Женя, вы не хотите помочь сотруднику „Нового мира“ разобрать архив Луначарского на улице Веснина?» Речь шла о квартире жены бывшего наркома просвещения актрисы Натальи Сац-Розенель. Помещения собирались превратить в музей, а потому срочно готовили к ремонту. Самое ценное из библиотеки вывезли. Сотрудника «Нового мира» интересовали старые подшивки, которые нужно было извлекать из разных углов. Когда в некоторой растерянности я вошёл в квартиру, мне приветливо улыбнулся высокий мужчина. Доброй улыбкой он напомнил мне Корнея Чуковского, умевшего доходчивее других объяснять взрослым тайны детского словотворчества. Это был Игорь Александрович Сац, бывший секретарь Анатолия Васильевича Луначарского. Разъяснив мне мои обязанности, он сказал: «Если что-то приглянется, берите, не стесняйтесь». Признаюсь, поначалу я испытал шок. Посреди гостиной высилась куча книг и периодики. Под ногами маляров всё это богатство на глазах превращалось в макулатуру. Быстро выполнив основной долг, я принялся спасать, что мог, складывая добычу в свой видавший виды объемистый жёлтый портфель. Это были редкие издания книг Бальмонта, Пильняка, Ремизова и других авторов, частично уже с надломленными корешками и вырванными страницами. На следующий день, принеся ещё более объёмистую тару — рюкзак, я разбогател изданиями на немецком языке, включая сатирический журнал «Симплициссимус» с автографами Луначарского, сочинения Рода-Рода, Эльзы Ласкер-Шюлер, Готфрида Бенна и поэтов-экспрессионистов. Я перетаскал домой четыре рюкзака бесценных, но выброшенных книг и перенёс бы всё, но тому воспротивилась моя матушка. Складывать книги в нашей квартире на Проезде Энтузиастов было уже некуда. Остатки кучи рабочие сожгли во дворе, и я не мог удержаться от сравнения с аналогичными процедурами в гитлеровской Германии, хотя в данном случае костёр запалили совсем не по идеологическим мотивам. Я не упускал случая поблагодарить Инну Дмитриевну за неожиданный подарок, но она навсегда сделала меня своим должником, порекомендовав Твардовскому «моего» Хоххута. На сравнительно небольшой, но важный для меня период жизни я оказался связан творческими отношениями с «Новым миром». Познакомился с редактором отдела драматургии Ириной Павловной Архангельской, тактичной, умной и высоко эрудированной женщиной. Несколько месяцев ходил в редакцию дорабатывать перевод вместе с нею: напечатать могли только усечённый вариант. По требованию цензуры пришлось сделать купюры в тех местах, где упоминался Сталин, хотя осталось непонятным, он-то чем не угодил цензуре. От Архангельской я узнал, что у Александра Трифоновича стали резко ухудшаться отношения с литературными властями. Он «бодался» с цензурой, пробивая публикации Солженицына, о чём красочно рассказал потом Александр Исаевич в своём «Телёнке». В мае 67-го рукопись перевода сдали в набор, в августе появились гранки, пьесу вот-вот должны были напечатать. Она уже «стояла» в 9-м номере. Но тут пришло распоряжение Главлита: публикацию запретить и набор разобрать. Мотивировок, как объяснил Твардовский, было две: в Освенциме уничтожали не только евреев, а тут получился сильный еврейский акцент, к тому же публикация могла повредить развитию отношений Москвы с Ватиканом, который в нелестном свете представлен Хоххутом. Если бы пьесу уже поставил советский театр, её можно было бы разрешить напечатать, доверительно сообщил цензор Ирине Архангельской. Годы спустя, после открытия архивов Штази, «ватиканская» подоплёка истории стала понятнее. Из материалов, которыми располагало Ведомство Гаука в Германии, вытекало, что в конце 60-х годов, польская разведка, Штази и КГБ внедрили в Ватикан своего агента — польского священник. И хотя основные документы польской разведки уничтожили осенью 89-го местные коммунисты, нетрудно предположить, что тогдашняя публикация «Наместника» в СССР привлекла бы нежелательное внимание Ватикана к происходившему в советской империи.