Безрыночный социализм – это глубоко больное общество, в коем расстроен обмен трудовыми эквивалентами. Звено «производство – обмен» социалистично. В той же мере, как оно и буржуазно, и феодально, ибо оно вечно: закон стоимости – это печень экономического организма любой формации».
Если перестройка сведется к латанию, прихорашиванию сталинизма, то партия, предпочевшая подобный путь, впадет в маразм либо совершит самоубийство. Никакие реальные реформы, ставящие целью демократию и социализм, невозможны, пока не преодолен главный результат послеоктябрьского переворота 1928–1932 годов, главный антагонизм советского общества – отчуждение человека от собственности и власти.
В записке были сформулированы три постулата, коим надлежало стать путеводными в нашей жизни:
«1. Нормальный обмен трудовыми эквивалентами, который возможен только на рынке и который реально может ликвидировать абсурд затратности.
2. Нормальный обмен информацией, который возможен только в условиях демократии и гласности: информационная автаркия, засоренность и зауживание догмами, авторитарностью информационных потоков неминуемо ведут социализм к сталинизму, а западные демократии – к фашизму.
3. Нормальная система обратных связей, которая приоритетом закона гасит авторитарность: обществом могут справедливо править только законы, а не люди. Когда этого нет, общество становится аномальным».
Необходимо принудить и чиновника, и догматика принять эти три истины, ибо «перестройка погибнет без демократии и гласности, погибнет от беззакония, погибнет без свободы торговли. Вместе с перестройкой погибнет и социализм: шанс нам дается последний». А времени для реализации этого шанса отпускается, подчеркивали мы, всего два-три года, не больше.
Если А. Яковлев не лукавил, генсекретарь записку прочитал и «задумался». Какие мысли и чувства навеяли у него наши неказенные оценки и прогнозы, мы не узнали. Очевидно, разноречивые, иначе не объяснить установление в конце 1988-го – начале 1989 года аппаратуры подслушивания в моей московской квартире.
Информация тем действенней, чем дальше отстоят друг от друга по идеологическим платформам авторы, высказывающие аналогичные мнения. Учитывая этот момент, М. Горбачеву посылались сведения о том, как откликаются на наши процессы авторитетные деловые люди Европы. В частности, Марио Скимберни, бывший президент концерна «Монтэдисон» и в конце восьмидесятых годов генеральный комиссар итальянских железных дорог, вслух раздумывал, как сложится развитие СССР в случае падения М. Горбачева, которого он причислял к неустойчивым лидерам. Это говорилось, приметим, в 1989 году. Вся советская система, находил Скимберни, охвачена затяжным кризисом, из которого ей не выбраться по меньшей мере до конца века. «Кризис, – отмечал итальянец, – мог бы иметь непредсказуемые последствия». «Если бы перестройка провалилась, – предрекал Скимберни, – СССР погрузился бы во мрак и превратился со своим внушительным военным аппаратом в крайне опасный фактор для мира» (см. приложение 5).