Я была уверена, что Халид в те дни и сам плохо представлял себе, что будет с нами дальше.
* * *
В предпоследний день вечером мы ужинали вместе с Айлин и Ибрагимом. Они пригласили нас в элитный ресторан с танцевальным ревю, посещаемый исключительно хорошо упакованными египтянами. Нас усадили за лучший столик рядом со сценой. Об этом тоже явно позаботился Набиль.
Нам подавали всевозможные изысканные восточные блюда. Артисты на сцене смешили гостей какими-то шутками, мы же с Айлин, конечно, не понимали ни слова из этой клоунады. Наконец по залу пронеслась уже немолодая танцовщица, и начался танец живота. Аплодисменты становились все громче. Я вдруг почувствовала, что она сразу выделила меня из толпы. Я не знаю, что привлекло её внимание — мои светлые волосы, стянутые сзади изящным жгутом из люрекса, или красивый араб рядом со мной. Но она приблизилась ко мне в танце на расстояние ладони и, опустившись на колени, бесконечно долго, как в трансе, звенела своими колокольчиками между пальцев под вспышки фотоаппаратов. Понятно, что недостатка в откровенно любопытных взглядах, прикованных к нам, не было. Но это ещё было не последнее мое испытание. Когда на сцене появился местный «Дэвид Копперфилд», я, разумеется, опять стала объектом всеобщего внимания. Сначала он долго рассказывал какие-то арабские байки, так что египтяне корчились от смеха.
Я смеялась вместе со всеми, пока вдруг не заметила, что все смотрят на меня так, как будто я была героиней его последнего анекдота. Мои щеки запылали. «Нет, только не это!» — подумала я. Но не успела я раскрыть рот, как маг уже «перенес» меня на сцену, где я, к всеобщему веселью, стала подопытным кроликом в его фокусах.
Так мне на пару часов благополучно удалось позабыть обо все на свете. Но враг — неумолимая реальность — был рядом. Я уже находилась на той стадии, когда отъезд означал для меня чуть ли не избавление от мук.
В последний день мы ещё раз окунулись в пестрый, веселый хаос древних улочек и переулков. Мы прочесывали антикварные магазины, пока наконец не очутились на старинном базаре Хан-эль-Халили. Халид искал подарок для матери, которую боготворил. И все же нас окружала свинцовым облаком атмосфера расставания. Я, как в трансе, бродила посреди ослиных повозок, людей, тощих облезлых кошек и каких-то трехколесных, пронзительно бибикающих драндулетов. В воздухе разливалась тяжелая смесь запахов — кипящего масла в котлах, чеснока и жирной сладкой пахлавы. Сквозь ровный гул базара пробивались возгласы муэдзина. «Как мне теперь жить без всего этого?» — думала я с тоской. Мне вдруг стало все равно, потеряюсь я в этом живом лабиринте или нет. Во мне рос какой-то смутный протест против отъезда и разлуки. Халид, должно быть, почувствовал это. Он вдруг взял мою руку и крепко сжал её. А я вдруг испытала дежавю. Я пыталась вспомнить, где и когда это со мной было. И вдруг меня осенило — Виктория-стейшн, Лондон…