— Rush-hour…[48] — пробормотала я машинально.
— Машви?[49] Ты проголодалась? Давай пообедаем здесь? — откликнулся Халид.
Он явно устал от этих нервных перегрузок, это было написано у него на лице. Я впервые за целый день рассмеялась.
— Да нет! Я сказала «rush-hour».
Он не понял, что я имею в виду. Да это было и непросто.
— У меня только что было дежавю, — пояснила я.
— Здесь?… На базаре Хан-эль-Халили?… С чего бы это?
— Сама не понимаю, милый. Но ты прав: идем обедать.
Так закончился последний день в Египте. Чемоданы были уже упакованы, и я представления не имела, что меня ждет впереди.
* * *
И вот настал этот зловещий момент — день отъезда и разлуки. Мой самолет вылетал в десять утра. Я завершала свой макияж, когда в дверь постучали. Потом я услышала, как уносят мой багаж. Дверь захлопнулась, и Халид крикнул мне:
— Дорогая, пора выходить!
Ночью мы почти не спали. Несмотря на заверения и обещания Халида, я никак не могла подавить в себе страх. Он говорил, что мы в ближайшее время увидимся — в Цюрихе, Каире или в Дубае. А потом что?… Он не знал ответа на этот вопрос. Сначала он должен побывать дома, а потом — иншалла[50]. Мое положение было, мягко выражаясь, незавидным, но Халиду было ещё хуже. Не хотела бы я оказаться в его шкуре.
— Верена!.. По утрам здесь часто бывают пробки на дорогах, — нетерпеливо поторопил он меня.
Я уже давно ломала себе голову, как мне поделикатнее напомнить ему о свидетельстве о браке. Если ему самому не придет в голову вернуть мне его. И вот я принялась у него на глазах рыться в своей сумке, делая вид, что никак не могу отыскать какую-то вещь.
Никак не могу найти… — нервно произнесла я, — один очень ценный сувенир… память о Египте. Куда же он пропал?
Он едва заметно ухмыльнулся.
— А, я вспомнила! Халид, ты ведь последним держал бумагу в руках.
Ты имеешь в виду свидетельство о браке? — Он смущенно рассмеялся. — Я не могу вернуть его тебе sweetheart.
Я смотрела на него, чувствуя, как во мне разливается горечь разочарования.
— Ты шутишь, милый?
Он молча покачал головой.
— Но как же так, Халид? Ты ведь помнишь, как я говорила в Асуане, что вставлю эти потрясающе красивые письмена в рамку и повешу на стене у себя в комнате, над кроватью?…
— Это невозможно, милая… Пожалуйста, постарайся понять. Ты… ты можешь этой бумагой разрушить мою жизнь. Так будет безопасней, если бумага останется у меня, вот и все.
Я вдруг словно озябла изнутри. Получается, что я способна на такие гадости. Я как будто окаменела. (Айлин оказалась права!)
Халид шагнул ко мне, словно желая обнять меня. Но во мне все вдруг взбунтовалось против него.