Когда мы наконец, уже довольно поздно, пустились в обратный путь к нашему пансиону, в узких улочках гремели музыка и барабанный бой. Перед каждым баром пестрели толпы поющих и танцующих людей. Каждый стремился перещеголять других в веселье и вычурности наряда. Повсюду бродили «марсиане» в серебряных костюмах и с антеннами на голове.
Мне было неловко за нашу чересчур будничную одежду; хотелось стать невидимкой. На Иоланду все это не произвело никакого впечатления. Она недолго думая потащила меня в легендарный «Пьеро». Там народ танцевал вообще на столах, а на стойке бара отплясывал под фонограмму одетый в женские тряпки пуэрториканец Карлито. Публика, преимущественно мужчины, поощрительно кричала и улюлюкала. Все — и женщины, и мужчины — были в диком восторге от маленького, неподражаемого Карлито.
Иоланда в ту же ночь укатила на другой конец острова. Я, разобидевшись на нее, на следующее утро пошла в «Олимпик эруэйз».
— К сожалению, ни на один ближайший рейс в Афины билетов нет, — равнодушно сообщила мне дама в окошке и предложила заглянуть завтра.
Но «завтра» было то же самое. На третий день была нелетная погода — слишком сильный ветер, — а на четвертый я уже привыкла к «марсианам».
* * *
В следующие месяцы я заметно успокоилась. Я могла неделями тянуть с ответами на письма Халида. Не то чтобы я забыла его — нет. Но в какой-то момент боль перестала преследовать меня повсюду. Она осталась позади, как остается позади порт, когда судно выходит в море.
Потом лето кончилось; дни становились все короче. Афиняне уже ходили в сапогах и пальто. В автобусе громко шутили и смеялись над проходящими мимо туристами в пляжных костюмах. И я смеялась вместе с местными.
Когда в Афины наконец пришла зима, я вдруг затосковала по заснеженным горам, по своей семье и по рождественским пряникам. А ещё я почувствовала желание начать все сначала. Мне захотелось жизни, полной событий и динамики. Печали и грезы ушли в прошлое. Испытания болью и страданиями успешно завершились. Письма Халида уже не имели на меня прежнего действия. Мои ответы на них становились все реже. В конце концов, я вообще перестала писать ему.
Но именно в тот момент, когда я, решив, что все позади, ощутила мощный прилив новой энергии, произошло непостижимое: Халид «проснулся». Он вдруг неожиданно возник, что называется, на пороге.
Но это случилось через три месяца, в марте 1981 года.
За неделю до Рождества я покинула Грецию так же внезапно и спонтанно, как и приехала туда.
В то мартовское воскресное утро за окном лило как из ведра. Я только успела позавтракать, как зазвонил телефон. «Наверное, мама», — подумала я. Видимо, подошло время очередного «сеанса связи».