Зато ко мне снова вернулись дни и ночи.
Чтения не было, но появилось занятие: я стал выцарапывать черточки на деревянном топчане, на котором спал, не раздеваясь. Считал срок своего второго заточения. И чесался.
Чесался тщательно и подолгу — для развлечения тоже, но и взамен всех остальных гигиенических процедур. Иногда казалось, что мыться хочется больше, чем жить.
Обогревался мой подвал проходящей под потолком трубой — всегда горячей. Нужно было понимать, что в доме есть котел, — ну а дров вокруг, скорее всего, изобилие. Если я правильно высчитал и меня прятали в канадской тайге. Так что зимовье-то зимовьем, но с проблесками цивилизации. Канадская тайга — не якутская.
За неимением чтения я подолгу и тщательно фантазировал романы о своем освобождении: тайные агенты разведывали место, канадцы особого назначения шли на штурм. Командос, говоря на межъязе.
Я всегда недоумевал, почему в подобных случаях не пользуются газами: либо чтобы все уснули — террористы и заложники вповалку, либо чтобы потеряли ориентацию, как под действием ЛСД?! И теперь я мечтал о такой атаке — химической. Вернее, наркотической: шум, первые выстрелы, выбито мое оконце, чувствую миндальный запах газа, засыпаю — и просыпаюсь свободным и счастливым! Невыкупленным. На заднем плане грузят закованных с ног до головы террористов… Или версия ЛСД: террористов вяжут, а они смеются и ловят воображаемых ворон…
Зато о собственноручном побеге через романтический подкоп я даже и не фантазировал. И уж тем более — не пытался. Стены казались безнадежно прочными. Дверь деревянная, но даже на вид массивная. Да и куда бежать из глубины северных снежных чащоб?
Кормить стали совсем плохо. Старыми сухарями и гнилой картошкой. В гастроном террористы явно не наведывались. В супермаркет.
Сорок шесть царапин я уже нанес на свою лежанку. Сорок шесть дней отсчитал. А сколько дней прибавить на первый немереный срок в комнате с кроватью и романами Дюма? Если примерно столько же, то скоро и весна?
Бриться здесь возможности не было. Я противно зарос, и лицо под волосом чесалось, как и все тело.
Может быть, голодовку начать? Ускорить события — либо умереть, либо освободиться? Ведь жить стоит только хорошо — или никак.
Голодовка заставит террористов суетиться, а так они могут выжидать год или три, если берлога надежная. От гнусной пищи не жалко было и уйти в голодовку.
Я нацарапал длинную-длинную черту — и заголодал.
Голодать, однако, трудно даже и от противной жизни. Сухари и картошка виделись в сказочном свете.
Уговорить есть сначала пытались жестами. Мой драгоман — почему-то я подозревал в нем восточное происхождение — появился на шестой день. Он был обеспокоен — значит, я представлял для террористов ценное имущество.