При входе террористов я не вставал никогда — вежливость не про них придумана. И теперь оставался лежать, как лежал. Да и ослабеть успел, не получая хотя бы захудалых калорий.
Он вошел один, но стоял у двери — все-таки для безопасности.
— Чего вы этим достигнете? Неужели вам всерьез жизнь не дорога?
— Дорога — на определенных условиях. Не ценой поощрения таких, как вы.
— Подумайте! Выйдете, с семьей встретитесь! Лекции снова станете читать! В том числе и о вреде терроризма — пожалуйста! Рестораны для вас всякие — китайские, итальянские, русские. Какие там меню всякие, а?! Курорты, бассейны впереди. Это все только в пределах нашей Земли, — он усмехнулся. — А может, там у вас и вовсе существуют невообразимые вещи — для меня. И всего этого лишиться. Или жизнь у вас там дастся дважды и трижды? Не верю. Тогда бы вы давно разыграли самоубийство в первой своей жизни и убежали бы на своей второй. Одна жизнь — она и на Сириусе одна. Ради чего ею бросаться? Чтобы поддерживать вековую несправедливость! Да-да!! Мы вынуждены бороться! На справедливой планете нет таких преступлений, как на Земле. Такого угнетения народов! Там нас и не понять. Не мы преступники, а те, кто нас довел и толкнул!
Я ненавидел его — слабой голодной ненавистью. На шестой день голод уже не мучает. Я отупел, и картины кулинарного интернационала меня не воодушевляли. А справедливости для таких подонков и не должно быть!
— Отпустите меня — и растворитесь, мое единственное предложение.
— А зачем нам лишние хлопоты? Эта попытка не удалась — сделаем другую, вот и все. Как в футболе: упущенный голевой момент. И зачем нам отпускать вас? Пристрелить и раствориться проще. Или: приковать здесь к стене и тоже раствориться. Вы хотели голодной смерти? Не можем вам отказать. Что вы вы играете?
— Выиграю маленький добавочный кусочек ненависти к вам. Если погибну я, вам труднее будет вести переговоры о следующем заложнике. Меньше шансов, что фальшивые гуманисты проявят слабость и сговорятся с вами.
— Почему вы так ненавидите нас?
— Так естественно, что и отвечать не стоит.
— Так что предпочитаем? Пулю или голодную смерть?
Предпочесть голодное долгое умирание — значило показать, что я на что-то надеюсь. На какие-то переговоры — вопреки моим заявлениям. Потому что надежд, что найдут эту таежную избушку, оставалось мало. Нашли бы давно, если б легко искалось.
— Пулю. В твердой надежде, что и вас всех перестреляют.
— Прямо сейчас?
— Почему же нет.
— Сейчас приду. А то не взял с собой инструмент. Не думал, что так сразу.
Вот бы сейчас и обрушиться с неба парашютистам! В последнюю минуту, как в ковбойском кино.