Конь недоуменно осел назад, затормозил, останавливаясь. Сани накатились, застучали головками о его ноги. Кто-то метнулся из-под головы коня в сторону и увяз в снегу.
— Катя? Вы что задумались?
— Так…
— Садитесь, подвезу до первых домов.
Катя неловко примостилась на санях, сложив согнутые коленки на бастрик и натягивая на них полы шубы.
У нее были какие-то детские скорбные губы и размытые синячки под глазами.
— Ну и экипировка у вас… Добротная…
— Все предусмотрено, — говорю я, — веревка сзади, вилы закреплены. Даже Тур Хейердал был менее тщателен.
— Куда же вы?
— За сеном. Вот воз утаптывать некому…
— Возьмите меня.
— Это за рекой.
— Ну и что?
— Через луга. Километров пятнадцать.
— Ну и что?
— Вернемся только ночью.
— Возьмите меня…
— Сейчас мне сворачивать… А морозы начинаются к вечеру.
— Пусть я поеду. Ладно?..
За деревней конь пошел широкой рысью. Копыта кидали снег в головки саней — твердые крупинки летели в лицо. Катя жмурилась от снега. Летящая снежная дробь забивала глаза, таяла и делала лицо влажным.
Катя запрокидывала голову, старалась поймать мой взгляд, отворачивалась, а в глазах ее плыли сизые купы кустов.
Я придерживаю коня, он переходит на отяжелевший шаг. Дрожат у него под мокрой кожей жилки. Я сажусь на солому.
— Вон тулуп, зря же лежит. Еще далеко ехать…
— Ах, ах… Обо мне заботятся, — дурашливо выговаривает Катя, прямо глядит на меня и замолкает.
Мне не нравится этот взгляд. Я вспоминаю, как недавно утром ехала на санях Павля в нахлобученной шали. Ехала работать. Она не старалась понравиться — мужчины рядом на санях были для нее привычны и естественны. А это… Просто блажь… Каприз… Красивая женщина может себе позволить… Маленькую шалость мужчина, конечно, простит ей. Самоуверенность всегда возмущала меня, злила. Особенно самоуверенность женщин, которые знают, что они красивы.
— Вы так управляете лошадью, — говорит Катя. — Вы здесь и родились?
Она не ждет ответа, спрашивает, будто утверждает.
— У нас в университете некоторые парни скрывали, что они из деревни. Все были с претензией…
Губы ее, кажется, замерзли, хотя солнце было мягкое, только от снега чуть исходила прохлада.
— Я не увидела тогда вашего портрета… Он получился? Мы с Юркой приходили к вам, да неудачно, не застали. Вы где-то учились?
Я тронул коня вожжой, он испугался, будто его разбудили.
— Закончил Суриковский. Три года назад. А что?
Она растерянно помолчала.
— А эта кочегарка?.. Что же? Что-то вроде самоистязания? Или… «поэтессы бегут в лотошницы?..»
Она наклонилась, прижалась губами к воротнику и стала медленно в него дышать, чтобы согреть лицо.