Но сейчас мы танцуем под аккомпанемент трех рожков, трех больших труб и барабана, который производит страшный шум. Пляшем в кругу, держась за руки, и попиваем себе из бутылки.
Однако вечерело, и надо было думать о том, как разместиться на ночь. Между тем из правления сельской общины никто не появился, а асьенда, где я должен был жить, оставалась запертой, подобно заколдованному замку. Тогда мы направили посыльных, чтобы они нашли кого-нибудь, прежде всего «главного секретаря», то есть местного старосту, однако усилия оказались напрасными. Посыльные вернулись с вестью, что вышеупомянутый староста находится в абсолютно неупотребимом состоянии. Наконец весьма неуверенным шагом приковылял старик с блестевшими от алкоголя глазками, у него были ключи от асьенды, и он открыл нам одну комнату в боковом крыле. В ней был старый, достаточно большой стол, разбитая скамья, шесть стульев, все из некрашеного, грубо обструганного дерева. Затем две кучки картошки и в углу барабан. Пыли и грязи — ужас сколько. Большинство стекол в окнах разбито.
Тьма быстро сгущалась, и мы наспех разместились на земляном полу, поскольку больше было негде. Двор постепенно наполнился подвыпившими индейцами, которые шумно веселились и приветствовали появление белого мужчины, приехавшего, как они считали, посмотреть фиесту. Проникнув в комнату, индейцы с интересом смотрели, как белый человек сидит при свечке и ест хлеб, так как ничего другого найти на ужин ему не удалось. Вскоре им надоело смотреть, а поняв, что мы собираемся спать, они ушли веселиться снова. Недалеко, поскольку мы слышали шум целую ночь.
Так я вступил на остров. Все это, конечно, еще не означало, что я здесь уже поселился, потому что для этого необходимо было согласие синдиката — крестьянского профсоюза, который руководит сельской общиной. Синдикат тут чрезвычайно влиятелен, и пусть у меня было бы сто рекомендаций от правительства и министерств, коли синдикат скажет «нет» — это окончательно и бесповоротно. Следующего дня я ждал с нетерпением. Мы направили посыльных к секретарю синдиката с просьбой созвать собрание.
Наконец зазвонил колокол, зовущий правление общины и мужчин деревни на площадку перед церквушкой. Редко я испытывал такое волнение, с каким шел туда. Ставкой было мое долгожданное пребывание на острове среди индейцев.
Мы с переводчиком подошли к церкви, когда там почти никого еще не было. У стены сидело несколько мужчин, плотно закутанных в рыжевато-коричневые пончо, в красных и зеленых шапках с ушами, с цветными кисточками на самых кончиках неровных краев. Сидели, молчали, хмуро глядели и лишь иногда двигали челюстями — перекладывали жвачку коки с одной стороны рта на другую. Мы встали поодаль, никто на нас не обращал внимания. Когда все собрались, мы подошли поближе, и обсуждение началось. Сначала говорили все вместе. Однако моему переводчику принимать какое-либо участие в этом не хотелось. Затем начали обсуждать по-настоящему.