— Вот только сам он всегда подвергал нас опасности.
Я собираюсь было возразить, но приходится посмотреть правде в глаза. Ба действительно подвергал нас опасности — наши сбережения, наш дом, здоровье мамы. Пусть намерения его были добрыми, но даже когда его планы приносили прибыль, казалось, катастрофа всегда ждет за углом, как грабитель с дубинкой. И каждый раз, когда он садился на мель, нам приходилось спасать семью, складывая заработанные медяки в треснутый чайник, поддерживая друг друга, когда становилось совсем тяжко.
— Жаль, что я не смог лучше позаботиться о ней, — тихо произносит Джейми.
— Ты о чем?
— Заступаться за нее почаще. Возражать Ба. Я же видел, как он брал деньги из чайника, когда она не замечала. Почему я ни разу ничего не сказал?
Неудивительно, что Джейми так зол. Все в семье спасают семью, но мы не смогли спасти маму. Глядя на то, как он кусает губу, пытаясь заглушить боль глубоко внутри, я теряю равновесие, но не из-за крена корабля.
Человек, которого Джейми не может простить, это не Ба.
Это он сам.
— Мы были просто детьми, — говорю я.
Тени скрывают его лицо, но я чувствую его боль так же отчетливо, как соль в морской воде.
— Так, если ты собрался винить во всем себя, вини и меня тоже, жертвенный агнец. Кстати, почему бы нам не накинуть на шеи еще по паре спасательных кругов, чтобы двигаться было потяжелее? Потому что мне на самом деле сейчас не хватает дополнительного груза. А тебе?
Он бросает на меня злобный взгляд, я отвечаю тем же. На этом я заканчиваю перевязку, и мы движемся дальше.
Рев воды достигает наших ушей еще до того, как мы спускаемся на палубу Е. Когда мы добираемся до Плавников, вода успевает заполнить коридор почти по пояс. Каюта 14 находится прямо за углом.
Я вскрикиваю от холода, а Джейми шипит.
— Думай о… я не знаю, о лете, — ворчу я, опуская спасательный круг на пояс. Мы движемся, словно по жидкой грязи, каждый шаг требует усилий всего тела. Воздев вверх руки, будто восхваляем Иисуса, мы шаг за шагом тащимся вперед.
Большинство дверей закрыты. Вокруг плавают вещи: детская шапочка — к счастью, не Винка, мячик вроде того, что я видела в парикмахерской. Какая-то белая полоска цепляется за мой пояс — полотенце. Я быстро отбрасываю его, словно труп животного, и оно плывет дальше.
— Лето в Лондоне не такое уж теплое.
— Ладно, представь себе пустыню.
— Трудно вообразить место, где никогда не был.
— А тебе не кажется, что ты, капризная твоя душонка, несешь чепуху, к тому же мрачную и унылую.
— А ты всегда язвишь в трудные времена.
— Лучшие времена — это трудные времена, корешок, — отбриваю я, странным образом радуясь своему плохому настроению, которое помогает мне отвлечься от впивающихся в мозг вопросов. Не опоздаем ли мы? Не станет ли эта проба морской водички предвестницей долгого и опасного купания?