Дюйм за дюймом я затаскиваю себя на доски, такая же неуклюжая, как раненый тюлень на тонкой льдине. Каждое движение или колебание наполняет меня ужасом. Если я скачусь, тому старому дырявому ведру, каким я себя чувствую, уже не выбраться из этого колодца.
Я располагаюсь в центре плота, свернувшись так, чтобы мои окоченевшие ноги не свисали в воду. Джейми забирается следом за мной, приткнувшись рядом и пережидая, пока наш плот выровняется, прежде чем снова шевельнуться. Наш плот клонится в разные стороны, но Джейми, сделав последнее усилие, ловит равновесие, помогая нам удержаться на нем.
Ба в яме, быстро заполняющейся водой.
Рубашка Джейми полощется на ветру, как парус.
Я веду циркового слона — того, который с золотой тиарой на голове и красной бархатной попоной на спине, — к яме. Слон опускает свой хобот в яму и осушает ее.
Я чувствую, как Джейми обнимает меня, пытаясь поделиться теми крохами тепла, что у него остались, так же, как когда-то в угольной яме. Медленно он обвивает мою талию левой рукой и накрывает мою ладонь своей. Его рваное дыхание согревает мою шею. Его плечо наверняка ужасно болит.
— Ты — правильный сапог, потому что пошел вперед, а не на корму, за собаками, — говорю я ему.
— И ты… правильный сапог, — запинаясь, выталкивает он сквозь громко стучащие зубы. Он пробыл в воде дольше меня, а тут важна каждая секунда.
— Почему?
— Выдумал все… что ненавижу это. Но ты напомнила, что… было не так плохо. Когда мы летали вместе.
Полурыдание, полусмешок срывается с моих замерзших губ:
— Мы справимся, Джейми. Это сложный канат. Но мы его пройдем.
Тихое бормотание доходит до моих ушей.
Я должна заставить его продолжать говорить.
— А эта Шарлотта определенно считает тебя красавчиком.
— Чт?.. — Каким-то образом даже половиной слова ему удается выразить все свое раздражение. Но больше он ничего не говорит. Даже стук его зубов стихает.
— Джейми! Не отрубайся, ты, рыба снулая! — Я сердито выгибаю спину и чувствую, как он шевелится.
— Устал, сестренка, — шепчет он.
— О чем вы двое там спорили? — спрашиваю я, чтобы не дать ему заснуть. Он не сможет бороться во сне.
— Сказал ей… Я никогда не впишусь… в ее жизнь.
— А она что ответила? — Моя речь становится невнятной.
— Сказала… она может вписаться… в мою.
Мои мысли движутся так же медленно, как уставшие ноги по сугробам. О чем мы говорили?
— Ты любишь ее. Она любит тебя. Как ты этого не понимаешь?
— Ты всегда… суешь свой нос.
Ба лежит в клетке.
Джейми глазеет на небо.
Я веду старика с бородой-сосулькой к клетке. Ловким движением шпильки он отпирает ее.